Юрий Арабов: «Семейные триллеры для нашего кино были бы спасительной соломинкой»

17 сентября 2015 года в прокат выходит фильм «Клетка», адаптация повести Достоевского «Кроткая» с Даниилом Спиваковским, Еленой Радевич, Дмитрием Нагиевым и Евгением Кулаковым в ролях (дистрибьютор – компания Люксор). Автор сценария, художественный руководитель проекта Юрий Арабов специально для ПрофиСинема рассказал о том, как непросто шла работа, откуда у современного российского зрителя интерес к классике и что могло бы спасти отечественное кино.

Корреспондент:
Почему вы решили взяться за Достоевского?

Юрий Арабов:
Я бы никогда в жизни не брался за Достоевского, потому что к его творчеству, за исключением «Братьев Карамазовых», у меня отношение сдержанное. То, что он писатель горячий, а не теплый – это плюс. И, конечно, он – гений, предугадавший многое в России. Но проблема в том, что большинство его пророчеств уже сбылись, вопрос закрыт, Достоевский снят с повестки дня. Делал бы «Бесы» Хотиненко или Феллини, результат был бы один: окажись это близко к Достоевскому, фильм был бы обречен.
Но на беду появился в моей жизни болгарско-немецкий режиссер, хороший,  интересный человек, долго уговаривавший меня написать сценарий для экранизации «Кроткой». И в итоге я согласился, решив зацепиться за вполне современное звучание темы кротости, которой можно довести другого человека до сумасшествия. Получившийся сценарий режиссеру понравился, поиски денег завершились тем, что проект стал российско-европейской копродукцией, «Фортуна Фильм» подала заявку в Министерство культуры. Но, дальше, к сожалению, режиссер по семейным обстоятельствам не смог работать. И тогда ставить картину попросили меня. Я же решил, что способен давать какие-то советы, участвовать в кастинге, но весь процесс не потяну. Чтобы картина состоялась, режиссерское кресло заняла продюсер Элла Архангельская.

Корреспондент:
Вы выбрали для сценария форму исповеди, акцентировали внимание на религии, ввели нового героя, священника. С какой целью?

Юрий Арабов:
Надо было как-то решать ретроспективность композиции. Я ретроспекции не терплю и считаю, что получаются они редко, нужны прямые чувства и последовательность действий. Надо было искать выход из ситуации ретроспективности первоисточника. Потому я выбрал вариант исповеди, но пошел дальше: батюшку затягивает вовнутрь этой истории, история для него начинает материализовываться.
Это во-первых. А во-вторых, важно, что батюшка не имеет никакого духовного опыта. То, куда он попал, является адом, раскрытием для него новых сторон человеческой натуры. Человек не прост, любить его не просто, и в некотором смысле, чтобы соответствовать Евангелию, надо быть сверхчеловеком. В этом-то вся сложность Евангелия. Достоевский вполне обоснованно считается одним из самых больших христианских писателей, и он, как мне кажется, писал всегда об одном и том же – о страстях, которые противоположны христианской любви. Он, христианин, для меня в литературе был чуть ли не центральным обличителем человечества в целом и русских частности в нехристианстве. Сюжет «Кроткой» я прочитал именно так.

Корреспондент:
Устраивает ли вас визуальный ряд картины, как вам работалось с вашей съемочной группой, может быть, кто-то особенно порадовал?

Юрий Арабов:
Я думаю, что художник на картине, работая в сложных условиях, сделал очень много, нашел естественный интерьер, не требовавший отдельной декорации, и это очень здорово. Оператор тоже сделал все что мог.

Корреспондент:
Кроме введенного в сценарий священника есть еще и Мозес, чей образ в вашей интерпретации шире, чем у Достоевского. Как вам Дмитрий Нагиев в этой роли?

Юрий Арабов:
Когда пишешь эпизодический персонаж в сценарии, надо делать так, чтобы он запомнился. И кроме того меня очень интересует тема денег. Хочу когда-нибудь сделать отдельную картину о психологии денег, их метафизике. Понятно, что деньги есть порождение человеческих отношений, но внутри их есть то, что мистики называют эгрегорами. Душа денег – довольно любопытная метафизическая субстанция. Ну а пока – Мозер, который пусть и двумя репликами, но рассуждает о деньгах. Думаю, Нагиев очень точно все сыграл, слава богу, он согласился, он украсил эту картину и в художественном, и в коммерческом смыслах.

Корреспондент:
Вы планировали ввести в фильм современную линию именно такими редкими вкраплениями мелькающих на улицах мотоциклов и автомобилей? Или хотелось большего, но бюджет не позволил?

Юрий Арабов:
Изначально в сценарии предполагалось ввести современность именно фрагментами, чтобы подчеркнуть вечность истории о нелюбви. Мы снимали фильм о нелюбви, о том, что на пути любви есть препятствия из себялюбия и эгоизма, и эти препятствия большинство из нас не может преодолеть.

Корреспондент:
Обращение кино и телевидения к классике – это запрос общества или  нехватка идей в индустрии?

Юрий Арабов:
Это отсутствие индустрии. Когда есть работающая индустрия, автоматически возникает очень большое количество единиц и потребность в идеях. У нас продюсеры только говорят, что им не хватает идей и сценариев, на самом деле они просто физически не смогли бы их реализовать. Мы выпускаем в год шесть десятков картин. ВГИК и высшие режиссерские курсы выпускают, кажется, 150 человек ежегодно, а в Минкульте до сих пор спорят, финансировать пять или шесть дебютов. В такой ситуации у нас вообще не будет жанра (а жанровое кино – свойство индустрии), не будет новых идей. Зато будут «верняки». Многие обращаются к классике, как к опробированному варианту. Я вижу скованность мысли, вижу, что новые идеи истребляются со студенческой скамьи – подсознательно студенты сами понимают, что ничего нового не нужно. Они выходят из ВУЗов со старыми идеями, продюсеры стонут, что все это уже было, но запускают старое, потому что так безопаснее. Это замкнутый круг, он связан с ситуацией в стране, со скованностью и стагнацией общественной жизни.

Корреспондент:
Раз уж вы заговорили о жанре: в титрах «Клетки» указано, что это семейный психологический триллер. Вы изначально хотели делать жанровое кино?

Юрий Арабов:
Я положительно отношусь к семейному триллеру. Он не требует больших вложений. Вообще семейные триллеры для нашего кино были бы спасительной соломинкой. Когда я писал сценарий, то пытался в него привнести элементы жанра, но зарифмовав их с миром Достоевского и, естественно, со своими представлениями. Мне кажется, семейный триллер для Достоевского – очень органичный жанр. Возьмите «Братьев Карамазовых», лучшее его произведение – это семейный триллер. Как в определенной степени и «Идиот» и «Преступление и наказание». Так что это не только некий манок к прокату, это отчасти отражает мир Достоевского, удивительного в этом смысле писателя, умевшего «желтый» сюжет наполнять философским содержанием.
Но вообще, конечно, у нас прежде всего комическое пользуется спросом. А, к примеру, мистическое не идет, хоррор у нас не популярен. Это, кстати, очень интересная история. Российский маскульт не может освоить хоррор. Я очень люблю «Сияние», «Изгоняющий дьявола», даже «Девятые врата» Романа Полански люблю. Ничего такого никогда мы не сделаем…

Корреспондент:
А ведь даже в вашей фильмографии есть хоррор «Господин оформитель», фильм, ставший культовым.

Юрий Арабов:
О, это была веселая история от двух легкомысленных людей. Мы с Олегом Тепцовым планировали заниматься именно такими фильмами на стыке авторского и жанрового кино. Но тандем распался. А то, что сегодня хоррор не получается, видно, к примеру, по «Белому тигру». Картина начинается как мистический хоррор, потом уходит в авторское кино. Жанр отодвигается на второй план, на первый выходит идеология, Гитлер, завещающий мировому сообществу бороться с Россией. Месседж современный, но по мне – ошибочный. Хотя слова эти Гитлер действительно произносил – я хорошо знаю эти тексты, потому что работал над «Молохом».
У нас такая страшная история, в XX веке целые социальные прослойки пошли под нож. Есть хотя бы одна семья, которой это не коснулось? Меня коснулось. Мой дед, крымский грек, заложивший основу советской табачной промышленности, в 1944 году был отправлен в Сибирь и умер в поезде от голода. И похоронен основатель советской табачной промышленности где-то рядом с железнодорожным полотном. До 1956 года, до Никиты Хрущева, люди жили в лагерях, за колючей проволокой, в бараках, без паспортов. Мы произросли в чудовищных условиях. Отчасти это объясняет тот факт, что людям хочется комедии, и не хочется, чтобы какие-то мертвецы делали им пальчиком. Им все эти мертвецы не страшны, в каждой семье есть истории похлеще.

Корреспондент:
На «Клетке» вы были художественным руководителем, далека ли эта роль от режиссерской работы, не думаете ли вы переквалифицироваться? Ведь в прошлом году на питчинге в Минкультуры вы как режиссер заявляли проект «Русские жены».

Юрий Арабов:
Я заявлял «Русских жен», но на них опять нет европейской части денег. И тут нахрапом, как «Клетку», ситуацию под контроль не взять. В качестве европейского партнера в проекте Албания. Ведь фильм об эпохе Ходжи, диктатора, под нож которого первыми попали русские женщины, выходившие замуж за албанцев в период межнациональной дружбы. В основном это были филологи, утонченные барышни из МГУ 50-х гг., которые пошли в каменоломни и еще и пытки на себе претерпели. Снимать нужно в Албании, нужна определенная реконструкция, и никто такое кино не сделает меньше, чем за запланированный бюджет.