Кинотавр 2012. Алексей Мизгирев: Неуставные отношения под «Конвоем»

С 3 по 12 июня 2012 года в г.Сочи проходит 23 открытый российский фестиваль «Кинотавр». В конкурсную программу вошли 15 картин. Предлагаем вашему вниманию интервью с Алексеем Мизгиревым, режиссером одной из конкурсных лент киносмотра – фильма «Конвой». Он рассказывает о том, как восприняли картину на фестивале в Берлине, особенностях речи героев и условиях съемок в Москве.

Корреспондент:
Говорят, Ваш фильм в Берлине не поняли.

Алексей Мизгирев:
И меня это удивило. У меня-то ни на миг не возникло такого впечатления. По-моему, фильм был понят, оценен, а некоторые журналисты даже жаловались, что не могли в течение нескольких дней попасть даже на платные показы. Наверное, говорить то, что не соответствует действительности, кому-то выгодно?

Корреспондент:
Еще говорят, что Вы сделали фильм, ориентируясь на фестивальную конъюнктуру, то есть старались шокировать зрителей правдой о российской жизни.

Алексей Мизгирев:
Я не могу отвечать за то, что пишут журналисты. Мне кажется, многие из них думают, что пишут про фильм, а на самом деле пишут про самих себя. Про свои комплексы, страхи, и таким образом делают антропоморфный перенос с себя самого на картину, которую видят.
Я не очень понимаю, что такое фестивальная конъюнктура. Если бы меня спросили, что нужно снять для того, чтобы попасть на фестивали в Берлин, в Канны или даже в Сочи — боюсь, я не смогу ответить на этот вопрос и дать какой-то рецепт. Для меня самого важнее реализовать историю так, как я ее придумал. И «Конвой» — история русская, про нашу жизнь, там нет никакого разжевывания материала для иностранных уха и глаза.
Особую иронию у меня вызвали отзывы о том, что фильм снят на каком-то сплаве сленга, что там много речевых оборотов, непонятных русскому зрителю. Если бы я ориентировался на иностранцев, то я бы, наверное, выбрал более простую форму изложения материала.
На самом деле я просто хотел добиться ощущения действительности, тот язык, на котором говорят герои, для меня — это своего рода поэзия. Там нет никакого мата, это особые речевые формы, которые нагружены несколько иным смыслом. Нашим зрителям это будет понятнее, чем иностранцам, поэтому для меня премьера фильма все-таки в Сочи, нежели в Берлине, при всем моем уважении к этому великому фестивалю.

Корреспондент:
Ждете какой-то другой реакции, чем в Берлине?

Алексей Мизгирев:
Эмоционально фильм понятен. Там нет никаких туманностей, там не стоит стакан полфильма в кадре — а ты, что хочешь, то и думай. Есть сюжетная линия с характерами и поворотами. Картина эмоциональная, идет она не от головы, а от живота. И, судя по реакции не журналистов, а публики в Берлине, они все эмоционально поняли и даже оценили. А журналисты, лишь бы не говорить о самой картине, начинают обсуждать субтитры (писали, что они плохие). И знаете, для меня не важно, примут фильм или нет, важно — чтобы поняли.

Корреспондент:
Если говорить о сленге, то они говорят на тюремном и армейском жаргоне?

Алексей Мизгирев:
Они говорят на русском языке с привлечением жаргонизмов, которые являются своего рода поэтическим языком. Смысл этих понятий смещен, и это важно, потому что картина про раздвинутые понятия достоинства и чести. Мне нужно было все это найти, синтезировать, ведь это не вербатим, а осмысленный отбор.

Корреспондент:
Сколько продюсеров отвергли эту историю, прежде чем Вы обрели понимание Павла Лунгина?

Алексей Мизгирев:
Я бы не использовал слово «отвергли» — просто это случилось сразу после кризиса, система финансирования поменялась, и очевидно, что «Конвой» не вернет денег, которые в него вложены. Значит, необходимо участие государства, а здесь все усложнилось, поэтому продюсеры не видели возможности запустить картину. Какого-либо цензурного аспекта тут не было.

Корреспондент:
Как сложилось с Лунгиным?

Алексей Мизгирев:
Мы были знакомы еще до того, как появился этот сценарий, наше общение перетекло в товарищеские посиделки и в то, что Паша взялся выполнить эту неблагодарную тяжелую работу по добыче денег для подобного материала. И нашел деньги, благодаря чему я и снял картину.

Корреспондент:
Можно я спрошу, почему Вам так хотелось ее снять?

Алексей Мизгирев:
У меня назрели определенные вопросы к миру и к человеку в этом мире. Причем я имею в виду не абстрактный мир, а конкретную, здесь и сейчас ситуацию. Что такое нравственность, что такое жестокость, проистекающая от людей нормальных, простых, хотя, конечно, они далеко не самые простые. Эти темы уже настолько витают в воздухе, что преступно было бы отворачиваться от этого. И для меня это фильм не про армию или коррупцию в полиции, о чем меня кто-то спросил на том же Берлинском фестивале. Фильм про то, что может изменить человека и может ли он измениться вообще. Это гуманистическая история, не депрессивная, не мрачная, не чернушная, это не фильм, где говорят, что все так плохо, что нужно опустить руки. Я никогда не снимаю фильмы про то, что нужно подчиниться разлагающим процессам. Напротив, это про то, как можно противостоять всем этим пагубным проявлениям действительности. Поэтому мои персонажи с волевым началом, они не сдаются, наоборот идут вперед, с открытым забралом.

Корреспондент:
Могли бы сказать, что Ваш нынешний герой — тоже своего рода «кремень», но с гораздо большим количеством слабых мест и душевных проблем?

Алексей Мизгирев:
Я бы не стал проводить прямую через все три фильма и говорить, что это один и тот же человек только в разных жизненных обстоятельствах. Это разные люди, единственное, что их объединяет — несогласие с действительностью. Если говорить в общем, только это. В остальном, это фильмы о разных вещах. И «Конвой» — это еще и картина о желании изжить свой грех, не заметить его, обесценить, но в итоге стать греховным еще раз. Итак, пока человек не понимает, что вести себя нужно иначе.

Корреспондент:
Ваши герои, в том числе и герой «Каменной башки», снятой по вашему сценарию Филиппом Янковским, нечувствительны к физической боли.

Алексей Мизгирев:
На самом деле они ее как раз очень остро чувствуют и внутри этой боли находятся. Может, солнечный курорт Сочи — не самое подходящее место для того, чтобы говорить о боли, но именно несчастье объединяет людей больше, чем счастье. Наверное, можно найти какой­-то другой, более удобный способ, чтобы рассказать о несчастьях, но по отношению к зрителям это будет лживо. Когда я вижу удобный фильм на неудобную тему, мне становится скучно.

Корреспондент:
Вам не кажется, что Ваш герой несколько схож с героем последнего фильма Лунгина «Дирижер»?

Алексей Мизгирев:
Я уже где-то слышал такое сравнение и удивлен им. Оба фильма создавались параллельно, никак не пересекались, и я даже не читал сценария «Дирижера». Насколько я знаю, этот сценарий был у Паши задолго до того, как он прочитал «Конвой». Так что не знаю, можно теперь, наверное, записать Лунгина в «новую волну», в это поколение, которое сформировалось на «Кинотавре» в 2009 году. Кстати, это вообще важный момент для нашего кино. Уникальность его в том, что не было ни манифестов, ни договоренностей — несколько человек одновременно решили, что не могут больше молчать и стали снимать про провинцию, простых людей и их переживания и отчаяния. И на фестивале «Кинотавр» в 2009 году сама жизнь разговаривала со зрителями посредством этих фильмов.

Корреспондент:
«Где ты, мусор, мне братан?», «Ты не понял», «Я извиняться не стану» — герой «Конвоя», как и персонажи других Ваших картин, повторяет эти фразы неоднократно. Пойдут ли они в народ, как некоторые фразы из «Кремня»?

Алексей Мизгирев:
А я вот и не слышал, чтобы их разобрали на цитаты. Это бывает разве что на съемках, когда люди в какой-то момент начинают разговаривать цитатами из сценария, потому что живут внутри этих реплик месяцами. А вот в метро или магазине я цитат из своих фильмов не слышал, да и слава богу. Для меня это речевые характеристики персонажа. Произносимые повторно, эти реплики нагружаются дополнительным смыслом. В третий раз — еще один смысл. И это тоже исключительно поэтическая задача или художественная.

Корреспондент:
Работать в индустриальных зонах города — насколько это удобно?

Алексей Мизгирев:
Это чудовищно. Съемки в Москве — это вообще трудно организовать. Мы думали, что нашей главной проблемой будут пробки, но это оказалось не так, если подойти к ним с умом. Хотя был случай, когда у меня ребята из группы перегораживали без полиции Цветной бульвар, чтобы звукорежиссер мог записать чистовую фонограмму. У нас в Москве людей стреляют за то, что они проехать не дают, а тут ребята сдерживали поток машин. К сожалению, в Москве нет никаких механизмов, которые помогали бы съемочному процессу. Если б я понимал, что обращусь в мэрию и она поможет мне все организовать, но нет, все держится исключительно на исполнительном продюсере и самоотверженности ребят из группы.

Корреспондент:
Ваш капитан говорит: «Была бы моя воля, я бы здесь всех под асфальт закатал». У Вас схожие ощущения?

Алексей Мизгирев:
Ну это же он, не я. А он это говорит как раз потому, что дошел до крайней степени ненависти по отношению к окружающим. И в итоге он меняется, увидев перед собой растерзанного мальчишку, осознает, что ненависть – это не решение проблем. А только лишь путь к новым. Я как раз против того, чтобы кого-то закатывать в асфальт. Хотя наблюдаю перед собой потоки ненависти на простейшем, бытовом уровне, и есть вещи пострашнее того, что происходит в фильме, я вас уверяю. Опять же, все говорят, что «Конвой» — это страшно, а ведь там ничего особенного не случается. Нет трупов, жестяных гробов, просто сидят люди и разговаривают, и все страшное рождается в этих взаимоотношениях.