для профессионалов кинобизнеса
ТОП-10
кассовых сборов
Ближайшие релизы
"Царь". Очищенная триада Павла Лунгина
Интерес отечественных кинематографистов к личности и эпохе Ивана IV Грозного понятен: кризис демократии, «ревизионистские» съезды, нескончаемые рассуждения и горячие споры о патриотизме и «сильной» властной руке потихоньку делают своё дело. Эйзенштейн, оправдавший тоталитарную власть и в то же время предъявивший ей жёсткий счёт по убиенным, остался вершиной, которую покорил лишь один человек — сам Сергей Михайлович. Расплатившись за это, как известно, преждевременной смертью от инфаркта...
Но это было давно — более шестидесяти лет назад... И вот опять об Иване Грозном, одно за другим: «Царь Иоанн Грозный», телесериал Андрея Эшпая; полуигровое «Царское дело» Бориса Лизнёва (премьера фильма состоялась на недавно прошедшем «Золотом Витязе»); игровой «Царь» Павла Лунгина (мировая премьера состоялась на Каннском кинофестивале). «Царю» посчастливилось открывать 31-ый Московский международный кинофестиваль. Думаю, гости и участники не пожалеют о потраченном времени.
Не будет откровением сказать, что одна из магистральных тем перестроечного и частично постперестроечного российского кинематографа — это трагические последствия разрушения монархической властной вертикали, воплощённой в известной уваровской триаде: «православие, самодержавие, народность». Вспомним «Цареубийцу» Карена Шахназарова, где перестроечная Россия представлена как скопище психически неуравновешенных «человеков» на фоне обшарпанных домов и разрушенных храмов — символов агонизирующей советской империи (камера просто-таки зацикливается на этом). Даже болезненно рефлексирующие интеллигенты обречены на умирание, хоть и «с царём в голове»...
Cейчас же психическую неуравновешенность прикрыли гламуром, обшарпанные дома сносят под «новодел», а храмы худо-бедно восстанавливают. Как восстанавливают и властную вертикаль, меньшей частью реальную, большей - виртуальную (и это понятно, XXI век — время «пиара» и совершенных компьютерных технологий). Президент России, что ни говори, далеко не монарх, церковь формально отделена от государства, а народ совсем не так прост и однороден, как, может, и было пятьсот лет назад. До монархии в свете неоднозначных событий прошедшего столетия нам как до высшей точки Эвереста. И тем не менее, какой-то неистребимой занозой присутствует в обществе тревога, тоска по «царской справедливости», сосредоточенной «в руце» Cталина, Ивана Грозного и иже с ними. Фильм Павла Лунгина (по сценарию Алексея Иванова) очередной подъём этой тревоги-грусти-тоски уловил, отрефлексировав идею «самодержавия — православия — народности» c такой чёткостью и определённостью, что ещё немного - и заблестит идея эта как новенький самовар.
Начнём с народа, так, как он представлен в «Царе». Русский народ XVI века иррационально дик и также иррационально верует в Христа и Богородицу. Иррациональную веру воплощает блаженная девочка с иконой Богородицы, и дикость — раззадоренный кровью жертв бурый медведь (в роли «russian bear» cнялся настоящий «мишка» Стёпа; цирковой, наверно). Самодержавная власть — это монарх, одержимый идеей конца света, в котором погибнут все враги рода человеческого, а Россия в образе Нового Иерусалима останется. Цели приближения Апокалипсиса безраздельно служит репрессивный аппарат царской власти (Скуратов, Басманов и др.). У Эшпая Иван Грозный «отвернулся от Бога», у Лунгина же — принял Бога в единственной его ипостаси — карающей. Диким, разрушительным инстинктам толпы Грозный в «Царе» (как всегда, потрясающий в своей достоверности Пётр Мамонов) всячески потакает, забывая о той, второй стороне народа русского — вере в Христа и Богородицу. И когда забывает совсем, остаётся в полном одиночестве, горько вопрошая в финале: «Где мой народ?» Единственно чистой, непорочной, не побоюсь этого слова - идеальной предстаёт в «Царе» православная церковь.
Митрополит Филипп Колычев (не менее достоверный и убедительный Олег Янковский), друг детства Ивана Васильевича — это свет любви, убеждённость в истине Слова Божьего, сила духа, бесстрашие перед смертью, ибо душа бессмертна. Лучшие человеческие качества показывают и монахи, сжигаемые опричниками в деревянной церкви (старую Москву снимали в Суздале).
Без народа и церкви власть — ничто и звать её никак. «Западник» Лунгин лихо отбрасывает демократические «условности» и предлагает нам «очищенную» триаду на уровне аксиомы. Зачем спорить, сравнивать и сопоставлять, если и так всё ясно? И потому, пройдя сквозь ряд жёстких и жестоких «аттракционов» в привычном пряном лунгинском стиле (а они производят впечатление, «шибают» в голову!), мы вынуждены будем или полностью принимать то, что нам предлагают, или полностью отрицать. А это уже как-то совсем по-советски.
Тем не менее, можно гарантировать «Царю» зрительский успех. Красиво, торжественно, временами даже пафосно. Кино «большого стиля», однако.
