Реклама

Кирилл Разлогов: Во-первых, меня Александр Роднянский, как обычно, поразил, тем, что он не использовал русское слово «развлечение», а использовал английское слово «интертеймент». Потому что это очень характерно: «киллер» – это профессиональный убийца, а «убийца» – это непрофессиональный. Вот и «интертеймент» - это профессиональное развлечение, а «развлечение» - это непрофессиональное развлечение. И относительно того, что хочет народ, по фантастическому успеху «Самого лучшего фильма» я могу сказать, что народ по-прежнему хочет то, что и было. Поэтому ситуация не очень изменилась.

Я уже несколько раз в связи с «Самым лучшим фильмом» цитировал Достоевского, могу процитировать еще раз. Он говорил, что «если я выйду на сцену и покажу голый зад, то найдутся люди, которые захотят на это посмотреть, и даже заплатить за это деньги». Причем он был абсолютно прав. Поэтому ничего такого особенного не происходит. Развлекательная функция стала основной в культуре, уже начиная с середины XX века. Потом в конце века окончательно и бесповоротно победила все остальные функции. И то, что называется «актуальное искусство», «художественные смыслы» - это все вещи, которые касаются субкультуры творческой интеллигенции, о которой мы и говорим, которую мы и представляем. И, которую нельзя выдавать за культурное состояние общества в целом. И здесь я скорее согласен с тем сомнением, которое в этой дискуссии было, нежели с Даниилом Борисовичем.

Мне кажется, что, как говорится «холера развивается нормально», как и во всех остальных странах. Единственное, что такая позиция и эзоляционизм, в которой мы оказались, возможно, помимо своей воли, а возможно, и по своей воле, она входит в противоречие с общей ситуацией в мире. Мы говорим о том, что есть разные конгломераты, которые контролируют разные средства информации у нас. У мейджоров, на самом деле, в мире уже есть единое целое. Руперт Мэрдок сидит себе спокойно далеко от Голливуда. Они втягивают в свою орбиту и то, что происходит у нас. И как бы мы ни говорили, что мы контролируем свой маленький кусочек благодаря тому, что мы сняли «Иронию судьбы. Продолжение». Мы контролируем очень небольшую часть.

Потому что это очень хорошо видно на примере телевидения в значительно большей степени, чем кино. Потому что все наши якобы российские телевизионные телесериалы в большинстве своем просто кальки с соответствующих иностранных сериалов. Мы их переделываем на русский манер, переводим на русский язык. Иногда более удачно, иногда менее удачно, иногда просто халтурно. Но ясно, что когда выходит на экраны параллельно оригинал и вот этот русифицированный вариант, то русифицированный вариант выигрывает, естественно, потому что он адаптирован под психологию. А когда выходит на экраны русский вариант «Римских каникул», который недавно вышел с Гошей Куценко, или русский вариант «Сладкой жизни», которые вышел под названием «В движении», или русский вариант еще чего-то, то все кричат, что это плохо. Это не плохо, это естественное свидетельство того, что мы входим в этот процесс.

Как любая глубокая провинция, переписывая тексты, написанные в центре, на языке, на котором говорит провинция. У нас есть свои смыслы, свои какие-то вещи, которые входят в глобальную массовую культуру, и о чем я неоднократно говорил. С одной стороны Анна Каренина, с другой стороны – группа «Тату», которые неожиданно оказываются созвучными. И, может быть, Тимур Бекмамбетов. Я не знаю, что получится. Это резонирует с общей ситуацией. Когда мы говорим «Каннский фестиваль» – это все проявление субкультуры. При всем том, что Каннский фестиваль – самый крупный на сегодня в мире, кино вообще в этом своем разрезе субкультурно. А что не субкультурно на Каннском фестивале – это то, без чего они не могут обойтись, хотя вроде должны были бы – это «Индиана Джонс», который все равно там идет на торжественном просмотре. И торжественный просмотр также вызывает тот ажиотаж, который вызывает появление там Спилберга.

Так что, в целом, у меня нет такого драматического ощущения, что что-то происходит не так. И не раздражают меня как новое поколение, малограмотные люди, которые приходят в кино. Кино начиналось с малограмотных людей, которые не умели ни читать, ни писать, но, тем не менее, в Голливуде основали свою студию. Именно потому, что они были неграмотными и не знали правил, по которым развивается такая «высоколобая» интеллектуальная культура. Они сделали то, что они сделали. И вот эти самые высоколобые люди, которые потом обсуждают, а что же делается в современном мире. И здесь одна вещь, о которой я не говорил, но которая в выступлении Даниила Борисовича меня немного занимает. Это вопрос о состоянии общества, критериях морали общества, представления о том, что такое хорошо и что такое плохо. Вся та система смыслов, в которых общество существует. То, что в массовой культуре царят простые истины. Если у тебя есть ребенок, то лучше, чтобы ты о нем заботился, чем не заботился. Если ты живешь с человеком, то лучше его не обижать, чем обижать. Если у тебя родители, то уважай своих родителей. Это вот та самая массовая культура, которая помогает отличить нравственное от безнравственного. Она базируется на очень разных вещах.

Но с другой стороны, есть общая ситуация в обществе, которая делает коррупцию образом жизни, где экономические интересы становятся важнее всех остальных. И вот эти вещи, которые отражаются и на телевидении, и в массовой культуре, и в кино и т.д., естественно, как-то коррелируют с тем, что происходит в обществе в реальности. Действительно, хотя, естественно, коррупция есть везде. Но если в авиационной промышленности во Франции коррупция начинается от 10 млн. или 10 млрд. долларов, то у нас она начинается с 1 рубля. Поэтому как вот с этим быть? Как реальную ситуацию в обществе отразить на экране и стоит ли ее отражать? Хотят ли это смотреть люди или не хотят? Я думаю, что здесь есть свои проблемы. И одна из главных проблем – то, что наряду с той мною любимой глобальной массовой культурой развлечений есть еще огромное количество разных субкультур и разных меньшинств, которые хотят смотреть что-то свое и делать что свое. Просто из своих представлений. И наша культура, наша система организации культуры не приспособлена для того, чтобы потребности этих людей каким-то образом учитывать и давать им возможность жить по-своему.

Это касается и сексуальных меньшинств, и интеллектуальных меньшинств в равной степени. Что те не нравятся властям, потому что хотят парад свой устроить, что эти не нравятся – говорят черт знает, что и вообще делают вещи, рискованные для стабильности общества. Как сделать так, чтобы вытащить всех в кино, кто у нас реально хочет смотреть картину любой степени интеллектуальной сложности? Каким образом дать им это посмотреть, чтобы они вообще узнали, что такое существует – это задача технологическая. Эту задачу технологически в разных местах решают по-разному, но где-то ее решают лучше, где-то хуже. Посмотреть, можно ли это наладить, со стороны тех людей, которые стремятся это сделать – это задача интересная и решаемая. Что же касается – заставить всех людей, все население нашей страны смотреть высокоинтеллектуальные и безумные произведения, которые нравятся нам – это не имеет смысла. В данном случае меня, возможно, опровергнут.

Меня порадовала своеобразная программа «Эйфория», потому что это картины, которые я никак не мог себе представить в кинотеатрах еще 2 года назад. Это совершенно другое кино. Совершенно по-своему организованное. Которое оказывается ближе к абсолютной массовой культуре, нежели к тем интеллектуальным изыскам, к которым нас приучило интеллектуальное кино, которое мы ценим. Здесь, вот в этой разноплановости, по-моему, есть ключ к решению многих наших задач. А глобальные задачи хоть и интересно ставить, но тут ситуация абсолютно однозначна: живем, как весь мир, и будем продолжать, несмотря на то, что нам хотелось бы изолироваться.

А.Роднянский: Можно ответить на вопрос в отношении мейджоров? Вы совершенно справедливо сказали о форматах, которые доминируют. А как тогда относиться к тому, что все эти форматы не мейджорские? Упомянутый вами «Татьянин день» - это успешнейший аргентинский проект. Это все национальные территории, и мейджоры играют фактически роль глобального связующего, координатора. Упомянутый вами «Самый лучший фильм» - это не вопрос, как вы указали, «голой жопы на экране». Это вопрос успешнейшего телевизионного бренда, который адаптировали на киноэкранах. Но просто аудитория, немедленно обнаружив его качество, именно эту самую «голую задницу», драматически уменьшилась уже ко второму уикэнду. Как к этому относиться?

Разлогов К.: Что касается того, что наша культура вытягивает все элементы локальных культур – это общеизвестно. Вытянула группу «Тату», вытянула музыку «Рай» из Алжира. Поэтому, естественно, наша культура не может существовать в абсолютном вакууме, она притягивает из всех возможных и невозможных методов, как приличных, так и неприличных, все то, что потенциально может вызвать абсолютный массовый глобальный успех. Но что касается прогресса телевизионного, абсолютно с вами согласен, я просто не буду это обсуждать, поскольку это абсолютно очевидно.

С.Члиянц: Я прошу прощения, но ведь и Ж.Шапрон, и Даниил Борисович говорят о том, что люди, сидящие в зале, и люди, находящиеся на экране – это совершенно разные два народа. Вот ведь о чем дискуссия, если я правильно вас понял. Вот интересно говорят, на самом деле, кто пишет сценарии, и кто заказывает сценарии, кто оценивает, кто редактирует и запускает в производство.