Необычайные «Приключения Джерика» в стране большевиков или рассказ об ушедшей эпохе.
Наталья Нусинова
Необычайные «Приключения Джерика» в стране большевиков
или
рассказ об ушедшей эпохе.
Дорогие дети!
Когда я была в вашем возрасте, я больше всего любила книжки про собак и про разных других зверей, потому что мечтала стать укротительницей в цирке, или на худой конец, хотя бы служительницей в Зоопарке, и очень надеялась, что настанет день, когда мне доверят самой чистить клетки и кормить животных (а заодно еще потихонечку играть с ними). Я даже записалась в биологический кружок, и однажды страшно расстроилась, потому что мне не дали на субботу и воскресенье домой живую гадюку, а когда родители узнали, в чем дело, они переглянулись, и папа сказал бодрым голосом: «Ну, знаешь, Наталик, ведь это как бывает в жизни – сегодня, вот, не повезло, а завтра, глядишь, и повезет!». И я подумала: «Наверное, они нам ее все-таки купят. Только придется ее отучить есть лягушек, потому что это нехорошо. Они ведь тоже живые! Пусть лучше ест сосиски!» И пошла читать свои любимые книжки – «Ребятам о зверятах», «Ваш номер!», «Питомцы зоопарка», «Бэмби», «Маугли», Джека Лондона и многие другие.
И еще я очень любила книжки про то, что некоторые взрослые тоже были детьми – «Как папа был маленький» Александра Раскина, «Дорога уходит в даль» и «В рассветный час» Александры Бруштейн, «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля. Мне очень нравилось, что их авторы когда-то были такими как мы, и с ними можно было играть и даже дружить, пока они не выросли и не заважничали.
И поэтому теперь, когда я уже давно взрослая, мне захотелось написать для вас такую книжку, какую я сама хотела прочитать когда-то – чтобы было и про собаку, и про то, как мы с сестрой были маленькими, и чтоб было весело, и чтоб были приключения, но чтоб кончались они хорошо! Как получилось – вам судить, но писала я от души.
Дорогие взрослые!
Приятно нам это сознавать, или нет, но мы – динозавры. Нет, хуже того, мы мамонты, птеродактили, бронтозавры, или на крайний случай люди эпохи палеолита. Потому что мы жили до революции, в прошлом веке, в докомпьютерную эру, да еще и при социализме. И светлое будущее капитализма с нами не построишь, ох, не построишь, - это нам дают понять на каждом шагу, да мы и сами про себя это знаем. Потому что, хоть нам и не нравилось то, что было тогда, и мы всю свою юность этому противостояли, возмущались, смеялись и «инакомыслили», но все же в какой-то степени та эпоха определила наше сознание, и это уже навсегда.
Мы жили в мире, где было много лжи и неправды, но где в то же время был культ человеческих отношений, где дружеское общение было дороже материальных ценностей, а человеческая порядочность ценилась больше золотых запасов. Это было во многом связано с тем, что мир делился на «мы» и «они» - бороться с «ними» было невозможно, но можно было разными способами от «них» отмежевываться: не участвовать, не вступать, не голосовать и не подписывать. Или, наоборот, подписывать против «них», но это было уже очень опасно, на это решались немногие смельчаки. И все-таки между собой люди могли разговаривать в те годы уже довольно раскованно, не дрожа всем телом и не оглядываясь по сторонам.
Старшее поколение с опаской смотрело на них и думало: «Какие же свободные настали времена! Рассказывать гостям политические анекдоты и не бояться, что тебя посадят! А ведь кто его знает. Лучше бы все-таки поосторожней. Вот уже дождемся коммунизма!» А их дети тоже смотрели на своих детей, и думали: «Пусть у них будет все то, чего у нас не было!». Они хотели, чтобы их дети прожили за них набело их жизнь, украденную войной, культом личности, репрессиями, диаматом и страхом, они учили их иностранным языкам, они подсовывали им книжки, которые хотели бы сами прочитать в их возрасте, они осторожно объясняли им, что не все так просто в этой жизни, как им говорят в школе, и ужасно боялись при этом, что наивные дети в этой самой школе именно об этом и расскажут, и что тогда делать?
А дети смотрели на своих животных – они с ними играли, дружили, дрессировали их и старались их сделать умными и счастливыми. Дети воплощали в жизнь мечту, которую многие годы лелеяло старшее поколение. Им это удавалось потому, что они просто любили всех, и со всеми дружили – и с бабушками, и с дедушками, и с родителями, и со школьными учителями, хотя они чувствовали, что как-то эти люди говорят по-разному об одних и тех же вещах, но им не хотелось об этом думать, и они были правы. Ведь взрослым тоже не нравилось, когда они между собой ссорились.
Рано или поздно дети взрослели. Это происходило в тот момент, когда вторжение извне разрушало тот кокон любви, который вокруг них создавался. И тогда оказывалось, что даже такая внешне благополучная семья, какой была наша, в действительности лишь скрывает от детей свою трагедию. Я и не я, а героиня моей повести Наташа, во дворе своего дома впервые в жизни столкнулась со злостью и подлостью, узнала о том что она -полукровка и внучка репрессированного профессора. В книге за нее заступился храбрый Джерик – собака-мушкетер, друг и защитник, мечта любой девочки. В жизни она выслушала это одна. Но даже и в книге после этого происшествия девочка стала иной. Она затаилась и перестала безоговорочно доверять всему свету. И не потому ли она скрыла от любимой учительницы свою догадку о том, что ее утки, уехавшие на поезде зимовать в Африку, вышли там замуж за черных селезней и стали «невозвращенками»? Она промолчала, потому что поумнела, но в то же время это был первый опыт конформизма в ее жизни.
Бывшие дети тех лет – это мы. Теперь мы взрослые. И мы превратились в очевидцев, в свидетелей ушедшей эпохи. Мы еще помним ее приметы и знаем ее язык. Должны ли мы рассказать людям нового поколения о нашей жизни в СССР? Должны ли мы объяснять им слова и понятия, ставшие анахронизмами?
Можно задать вопрос по-другому – а имеем ли мы право это скрывать? Ведь это часть нашей истории. Но для того, чтобы эта история не стала скучной страницей опостылевшего учебника, лучше оживить ее интересным рассказом. И к тому же, ведь эти времена нам все-таки дороги, хотя мы отнюдь не являемся ностальгизирующими коммунистами, они дороги нам просто потому, что это времена нашего детства.
Я благодарна сотрудникам ленинградской областной детской библиотеки, пригласившим меня в ноябре 2006г. выступить перед читателями. Основную часть довольно обширной аудитории составляли школьники лет десяти. Кажется, эти были ученики двух классов, пришедшие вместе с учителями. Отдельно небольшой группкой сидели ребята постарше. Выступать было приятно – дети смеялись, задавали вопросы, рисовали рекламку к книжке (библиотека объявила конкурс на лучший плакат к «Джерику»). В конце выступления я прочитала несколько фрагментов из повести, в том числе целиком главу о том, как Джерик поймал курицу. Я волновалась – для меня самой это был эксперимент. Кажется, он удался: слушали дети хорошо, реагировали точно. Дочитав главу, я спросила: «Что непонятно?» - «Все понятно» - ответили они. – «Неужели? – удивилась я. – Объясните мне тогда, что такое «виктимология»? Что такое «совхоз»? Или что такое, к примеру, «отчетный доклад»?». Дети не сдавались, но объяснения посыпались самые фантастические. Мы стали вместе разбирать непонятные им слова, и попутно я попросила, чтобы они пересказали мне историю. Я убедилась – они совершенно адекватно восприняли сюжет. История тронула их, рассмешила и заинтересовала несмотря на наличие непонятных слов. Они восприняли сюжет поверх этих слов, подобно тому, как воспринимает его человек, читающий книгу на иностранном языке. Но ведь все лингвистические методики включают в себя работу с подобными текстами. Потому что если сюжет в целом понятен и интересен читателю, это будет для него стимулом к тому, чтобы выучить незнакомые слова. Просто взять словарь и выучить его от корки до корки доступно лишь полиглоту. Значит, рассказывать ребенку о быте и о реалиях советской эпохи надо в занимательной форме.
Я – киновед. Моя профессия - история кино. Повесть «Приключения Джерика» я стала писать неожиданно для себя, и только потому, что у меня была в этом внутренняя потребность.
Как положено порядочному фокстерьеру, литературный Джерик родился на опушке леса, на берегу озера Селигер. Я приехала туда уставшая, сдав в типографию исследовательскую книгу, над которой работала много лет, и в жаркий летний день, лежа под елочкой, стала набрасывать на компьютере первые главки «Джерика», которого тогда еще и не думала издавать.
Потом я вернулась в Москву и забыла об этом в череде городских обязательств. А примерно через год вспомнила, и послала эти наброски по электронной почте моей университетской подруге Лене Орловской, которая вышла замуж за француза, живет теперь в Шартре, зовется Элена Бальзамо и является блестящим филологом, переводчиком, литературоведом, удостоенным чести быть избранной в членкоры Шведской Академии. Лена и ее дети, Николя и Александр, французские мальчики, в совершенстве знающие русский язык и воспитанные в традиции двух культур, полюбили моего Джерика и стали требовать продолжения рассказа. Мне пришлось подчиниться просьбам друзей, тем более что эта работа доставляла мне удовольствие. Мне казалось, что я переношусь в ту эпоху, и заново переживаю события своего детства, вспоминая и фантазируя.
А потом Лена показала мой текст своей коллеге Ольге Мяэотс, с которой она встретилась на научной конференции. Ольга – филолог-скандинавист, литературный критик и переводчик, уважаемый сотрудник ВГБИЛ, выдающийся и признанный специалист по детской литературе. Она позвонила мне и сказала, что считает мою повесть достойной публикации и будет рекомендовать меня издателю.
Директор издательства «Самокат» Ирина Балахонова поразила меня своей невероятной, кипучей энергией. Не будучи знакомой, она поймала меня как-то утром по мобильному телефону и сказала: «Значит так: Вы - Наташа? Ну вот: мы Вашего «Джерика» издадим. Только что нам делать с непонятными словами? Вы сможете их объяснить современным детям?» Опешив и заикаясь от смущения, я пробормотала: « Спасибо, но есть одна проблема. Книжка ведь еще не дописана». – «Это не проблема, - заявила мне Ирина Балахонова. - Вы ее допишете, а мы издадим!».
Хотите верьте, хотите – нет, но разговор этот произошел в ноябре 2005 года. Книжка «Приключения Джерика» вышла в свет в издательстве «Самокат» в сентябре 2006 года, дописанная мною, отредактированная квалифицированным редактором Ольгой Корф, последним директором ныне, увы, уничтоженного Дома детской книги, проиллюстированная прекрасным художником Анной Вронской и молодым талантливым дизайнером Надеждой Суворовой под художественным руководством арт-директора издательства «Самокат» Татьяны Кормер. Благословения на обороте обложки были написаны одной из двух крестных книги – Ольгой Мяэотс и великим режиссером Отаром Иоселиани, другом моего отца, прочитавшим и одобрившим «Джерика» еще в рукописи.
Как говорили древние римляне – «Книги имеют свою судьбу». Повесть «Приключения Джерика» уже имеет судьбу.
У нее есть горячие поклонники (спасибо им, для меня это очень важно), и есть убежденные противники (это нормально, каждый человек имеет право на свое мнение).
Она нашла мне новых друзей – в первую очередь это воспитанники детского дома в Софьино, под Наро-Фоминском, которые пригласили меня Конференцию по Джерику, с викториной, стенгазетой, рисунками и книжкой про кошку – все это они сделали сами. Теперь мы встречаемся регулярно и вместе смотрим кино – мы организовали киноклуб «Чарли».
Где книжке где-то очень везет (ее второй раз за три года перездало издательство «Самокат», а кроме того, ее перевели на четыре языка, она вышла в очень хороших издательствах во Франции, в Италии, в Испании, скоро выйдет в Португалии), а где-то она натыкается на довольно неожиданные препятствия. Мне кажется, это закономерно – такой же неровный путь был и у самого фокстерьера Джерика, потерявшего хозяев и обретшего вторую семью, несправедливо изгнанного с собачьей выставки, но зато снявшегося в фильме у прекрасного режиссера Ролана Быкова и ставшего теперь героем повести. Похоже, что у книги путь неровный, но мне хочется верить, что этот путь освещает яркая звезда. Наверное, - Большая Фокстерьерица.
В фильме великого датского режиссера Карла Теодора Дрейера «Слово» говорится о том, как молитва, обращенная к Богу, позволяет осуществить самую заветную мечту - вернуть на землю покинувшего ее близкого человека. Только словом мы можем оживить ушедших. Биографическая проза – это та же молитва. Мы вспоминаем о дорогих нам людях, и они оживают - в слове, в книге, в наших сердцах.
Моя повесть – об этом.