Берлин-2012: ГАЛЕРЕЯ НЕСОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА

Американское авторское кино на Берлинском фестивале, как всегда, разнообразно и не без сюрпризов. Картины, показанные в конкурсе и на спецпоказах яркое тому доказательство. Американский дебют российского продюсера состоялся. Сербский дебют американской звезды – тоже. А Маргарет Тэтчер, оказалось, есть за что любить.

Продюсер Александр Роднянский утверждает, что говорит по-английски лучше, чем по-русски. Не всегда, конечно, но определенно – в экстремальных фестивальных обстоятельствах: «Потому что по-русски я имею тенденцию, отвечая на вопрос, растечься. А английский язык такой возможности не предоставляет», – признается Роднянский по поводу пресс-конференции своего фильма «Машина Джейн Мэнсфилд», который здесь, в Берлине, в конкурсе. И, действительно, говорил он на этой пресс-конференции емко, убедительно (даже страстно) и... для российского кино нелицеприятно.

О нем же, родном, речь зашла вполне закономерно: Роднянскому, дебютировавшему в американской киноиндустрии фильмом Билли Боба Торнтона, естественно, был задан вопрос об основаниях для этого уникального случая американо-российской копродукции. Но тут оказалось, что для него речь о копродукции не идет. Потому что не идет о киноэкономике – сотрудничестве стран, об инвестициях и, в сущности, даже о голливудских амбициях. А идет – о его желании продюсировать проекты серьезных художников, которые хотят рассказать о том, что знают, любят, что ими лично пережито и вызывает глубоко личное переживание. Чего категорически, по убеждению Роднянского, не испытывают художники российские: их мотивы к созданию фильмов слишком редко связаны с личными чувствами. А результат – читаем между слов – страдает умозрительностью. И поэтому зрителю не так просто сопереживать до слез их героям...

Насчет слез – не фигура речи. Торнтон действительно рассказывает историю эмоциональную и для себя принципиальную и выстраданную – историю о трех сыновьях «доминирующего» отца, крупного землевладельца в Алабаме конца 60-х. Взрослые дети, вступившие уже в фазу старения, по-прежнему отчаянно ищут отцовского одобрения и отчаянно надеются, что он примет их, наконец, такими, каковы они есть. Ситуация катализируется с приездом британских как-бы-родственников. Это пожилой человек, к которому много лет назад ушла мать алабамского семейства, его сын и дочь. И приехали они с целью похоронить умершую в Британии Наоми в родной земле. Новая семейная конфигурация порождает новые отношения, доводит до высших точек прежние, заставляет, наконец, примириться всех со всеми, но, что еще важнее, каждого с собой. Эстетика фильма наследует миру великих писателей американского Юга – от Фолкнера и Сарояна до Стайрона и Харперс Ли. А отец алабамского семейства в исполнении Роберта Дювалла (уже своего рода символа мужской доминантности по-американски) кажется постаревшим Стэнли Ковальски из «Трамвая «Желание». В его неутолимой страсти к наблюдению моральных результатов автокатастроф сплавлены восхищение перед силой - и насилием – рока и философский ужас перед конечностью всего сущего. Удивительно при этом, что столь укорененный в культуре образ порожден вовсе не сценаристским воображением автора (а «Машина…» – авторское кино в полном смысле: Торнтон тут и режиссер, и соавтор сценария, и исполнитель одной из «сыновних» ролей). Наоборот – в герое воспроизведены черты и страсти отца самого Торнтона, с которым тот до сих пор ищет примирения, хотя отец и умер, когда режиссеру было всего 17. И «Машина Джейн Мэнсфилд» – попытка решить собственные внутренние проблемы. А потому, по большому счету, не может не трогать, тем более, что фильм этот – первый для Торнтона-режиссера за 11 лет. После постигших неудач, когда его «Неукротимые сердца» (All the Pretty Horses) были почти вдвое сокращены по настоянию продюсера, компании Miramax, а «Папаша и другие» (Daddy and Them) фактически не были выпущены в прокат, Торнтон, как он утверждает, дал себе слово «не ходить на компромиссы». И, когда ему предлагалось реализовать «Машину…» бюджетом в 6 миллионов долларов, вежливо, но упорно, на протяжении 10 лет, отказывался с формулировкой «Извините, но нужны 11». Поиски увенчались встречей с нашим соотечественником Алексадром Роднянским, и эти люди определенно нашли друг друга.

Роднянский получил возможность войти в американскую киноиндустрию с бескомпромиссно-авторским продуктом с масштабными звездами. Он, проведший месяц на съемках в Атланте, обрел опыт аутентично- американского кинопроизводства и с восхищением рассказывает о его слаженности, о том, что режиссер на съемках объяснялся с оператором исключительно жестами, будто на индивидуальном языке глухих объясняя про фокус, ракурс и прочее. И восторг его можно понять – за плечами Роднянского десяток российских фильмов и качественных сериалов, но главное – он в прошлом документалист с мировым без преувеличения именем, а потому у него особый вкус к самому процессу делания фильма.

Торнтон же… в его словах теперь даже угадываются любимые мотивы Роднянского. Например, в интервью фестивальному выпуску The Hollywood Reporter режиссер едко заметил, что сегодняшнее мэйнстримное кино фокусируется вокруг одного героя – «голого вампира-тинэйджера». В этих словах нетрудно распознать некоторые идеи, которыми охотно делится Роднянский в своих интервью.

Но, вообще, активистское желание иметь дело с чем-то существенным, подлинно важным, кажется, характерно ныне для голливудских звезд в целом.

Даже Анджелина Джоли посвятила свой режиссерский дебют «В стране крови и меда», показанный в Берлине в качестве спецсобытия, отношениям двоих влюбленных на фоне и в горниле боснийской катастрофы. При этом любопытно, что даже журналисты на здешней пресс-конференции не знали, как подступиться к этой бескопромиссно-реалистической картине о гражданской войне – настолько она кажется устаревшей. Ведь здесь в Берлине видели за последнее десятилетие десяток точно таких же фильмов о Боснии. И единственное, что отличает этот – восхитительная фигура по ту сторону камеры. Поэтому и актеры фильма, сербы и боснийцы, на пресс-конференции делились все больше своим восторгом от сотрудничества с Джоли и с вновь переживаемым упоением рассказывали, что они испытали, узнав, на роли в чьем фильме они пробовались. Собственно, из этого и состояла пресс-конференция – полчаса рассказов многофигурной актерской команды о том, что они переживали в связи с образом своего режиссера. Тоска, скажу я вам.

Зато вот пресс-конференция Мэрил Стрип – ее в Берлине чествуют «Золотым медведем» за достижения в кинематографе и по этому поводу показывают «Железную леди», где она Маргарет Тэтчер, – вылилась в своего рода шоу. Хотя и не особенно тонкого вкуса: журналист из Австрии вручал Стрип цветы, журналист из Германии собирался с ней целоваться, сотрудник российского таблоида одаривал ее матрешками…

Все это было похоже на подношения паствы языческому кумиру. Ситуацию исправила здоровой иронией лишь сама Стрип, которую, собственно, за мудрость в кино и реальности и любят. На вопрос украинской журналистки, в чем секрет ее успеха и в том, и другом (Стрип, как известно, не только звезда, но и жена и многодетная мать), она ответила: «В забывчивости!»

Да и вообще актриса казалась несоизмеримо выше аудитории, которая пришла ей поклоняться: она сдержанна, аристократически скромна, интеллектуальна. И когда ее спросили про цену славы, без колебаний ответила: «Берлин – одна из столиц современного искусства. Невозможность для меня увидеть его – один из примеров той цены, которую приходится платить. Не ты смотришь на произведения, а граждане – на тебя. И ты сама чувствуешь себя выставочным экспонатом. Мне не хватает искусства».

Жалко только, что сама «Железная леди» британки Филлиды Ллойд, скромная, по эстетике телевизионная картина, неконгениальна исполнительнице. Это не традиционный байопик и даже не версия жизненного пути Тэтчер, а набор иллюстраций к некоторым ее политическим поступкам и убеждениям. Правда, что в ней действительно любопытно – так это сочувствие к героине, которая оказывается вовсе не такой уж железной, как мир привык думать и, главное, как неприязненно принято думать у британцев. Для английского режиссера – поступок действительно смелый и отдающий чисто женской солидарностью. Что действительно свежо.

Но все-таки в этом году в Берлине трудно не солидаризоваться с Мэрил Стрип. Так и хочется присоединиться к длиннющей очереди у касс Новой Национальной Галереи, расположенной поблизости от Берлинале Паласа и всего фестивального квартала – на Потсдамер штрассе. Тут проходит выставка немецкого пионера современного искусства Герхарда Рихтера… На самом Берлинале искусства не хватает. Особенно современного.