«Восток – Запад. Классика и авангард»: все мы таланты, все мы толеранты

По прошествии некоторого количества малых, средних и больших кинофестивалей с иронической улыбкой на устах начинаешь понимать: благостными, умиротворёнными бывают только их вступительные и заключительные пресс-релизы. Упаси Господь, я не хочу бросить камень в пресс-секретарей – иных я очень уважаю, иных даже люблю. Естественно, организаторы кинофорумов непонаслышке знают, насколько сложна и порой непредсказуема фестивальная кухня. Но, тем не менее, все они, разве что кроме небольшой части аккредитованной журналистики и критики, заинтересованы в том, чтобы мероприятие в глазах общественности выглядело как можно лучше, привлекательнее. Но критика, если она честная, настоящая, объективная – это не только радужные эмоции «в эфире». Это еще и трезвые размышления о том, в какую сторону развивается отечественное и мировое кино, а вместе с ним куда направляется и фестивальное движение.

Некоторый дискомфорт возникает сразу, как только знакомишься с симпатично так оформленным (в оранжево-синих тонах) расписанием IV международного кинофестиваля «Восток – Запад. Классика и авангард». Фильм открытия – «Ночь на закате лета» (режиссер Бернхард Каммель, Австрия). Показанный, кстати, в рамках внеконкурсной программы «Русский след» на последнем Московском международном кинофестивале и с треском провалившийся. Даже русскоязычные актеры не помогли – настолько всё беспомощно и непрофессионально. Фильм открытия, как известно, задаёт тон, и неужели этот тон должен быть фальшивым? Неважно, – уверен программный директор фестиваля Сергей Лаврентьев, – зато он идеально укладывается в формулу фестиваля. Где Восток, то бишь в данном случае Россия, славянский мир, соединяется с Западом, то бишь его представлениями о грядущем «конце времён».

Не расслабляйтесь, дальше – круче. Cмотрим хорватско-французскую драму «Два солнечных дня» (режиссер Ненад Свиличич; международный конкурс). Французского там – только продюсерские деньги да пожилая пара, половину которой составляет знаменитая когда-то Сильвия Кристель (да-да, та самая Эммануэль!). Эротического шарма в мадам Кристель за годы несколько поубавилось, и играет она там отнюдь не религиозную ханжу, как уверяет Лаврентьев, а самую заурядную европейскую мещанку, решившую прогуляться по хорватским горам, и никого более. Если бы дело было только в эротическо-кинематографических ассоциациях, фильм явно не стоил бы нашего пристального внимания. Дело в фабуле: европейские и американские туристы ввязались в туристическую авантюру, и в тех самых тревожных хорватских горах им буквально «впихивают» услугу, не зафиксированную в контракте. Мол, вот вам ружья, идите и постреляйте прыгучих хорватских кроликов. Европа и Америка объединяется в пафосе пацифизма, но ружья пару раз стреляют. Ближе к финалу жену американца жалит гадкая хорватская змея. Вообще, «Два солнечных дня» пронизаны каким-то если не антихорватским, то явно негативистским настроением: хорватские гиды – плохие, горы – плохие, дороги – плохие, потому что слишком узкие, длинные и опасные. А что, не снести ли нам пару-тройку живописных гор и не проложить ли шикарный хайвей? Относительно хорош среди этой всей закомплексованной публики только американец. И кто теперь скажет, что кино это – вне политики и идеологии?

То Хорватия, а вот яркий пример, как внешне реалистическими красками решается проблема сосуществования больших и малых народов в России – «Презумпция согласия» (режиссер Фархот Абдуллаев, Россия/Таджикистан; российский конкурс). Перед нами – практически идеальный восточный человек, узбек, интеллигентный, слова ни о ком грубого не скажет. Устраивается врачом-терапевтом в провинциальном российском городе. Скоро защитит диссертацию. Но всю его жизнь грозит перевернуть мерзкая история с нейрохирургом, судя по всему, русским, отдавшим «на растерзание» трансплантологам избитого до полусмерти таджика. Грозит, но не переворачивает, поскольку наш герой, согласно той самой «презумпции согласия», то есть подчинения обстоятельствам, не уходит, а остаётся исполнять свои скромные, но такие нужные простым русским людям трудовые обязанности. Россия в фильме – уже давно не мать, радушная хозяйка, это пожилая тётка, от которой не знаешь, чего ожидать, то ли равнодушия, то ли дикой злобы. Зачем тогда к такой вот тётке ехать, непонятно. Только, видимо, ради того, чтобы распрощатьcя с последними иллюзиями.

Из российского Калининграда бегут в Польшу ребятишки из длинной, как хорватская дорога в «Двух солнечных днях», картины Дороты Кендзержавской «Завтра будет лучше». Cамое забавное в «Завтра...» – это страны-производители. На польское кино дал денег японский продюсер (интересно, как проходили финансовые операции – в йенах или долларах?). Целых два часа мы наблюдаем за двумя лохматыми и чумазыми пацанятками, один из которых даже вызвал умиление у особенно чувствительной части женской аудитории. Как таковые, ребятишки не очень интересны, особенно когда начинают импровизировать в кадре. Перед глазами периодически всплывала старая, более чем 20-летней давности, польская картина на ту же тему. Там исход польских ребятишек то ли в Германию, то ли в Данию, за давностью лет уже не помню, прозвучал намного пронзительнее и поэтичнее.

Международное жюри решило отметить призом за лучший фильм в конкурсе казахско-киргизский «Рай для мамы» Актана Арым Курбата (попросту Абдыкалыкова). Дети там к радости режиссера тоже охотно импровизируют, но дополнительного блеска драме, в которой маленькие сыновья узнают, что их мама в силу драматических обстоятельств жизни на мрачном постсоветском пространстве стала проституткой, это не придаёт. Абдыкалыков, ранее снимавший светлое, поэтичное, изобразительно изысканное кино, думается, взялся «не за своё», не сумев освоить пространство социальной мелодрамы. Жюри во главе с итальянцем Андреа Пьерсанти вспомнило образцы итальянского неореализма, да и Мохсен Махмальбаф, написавший сценарий, для международного жюри имя далеко не последнее. Вот и сложилось так, как сложилось.

В финале «Рая...» младший сын несчастной по-своему мамаши под оглушительный гул проходящего мимо поезда сбивчиво просит у Бога места для мамы в раю. Трогательно? Ну, если при этом не трепать боженьку за бороду, то можно и пустить благородную слезу. Но когда в «Небесном теле» Аличе Рорвахер (Италия/Швейцария/Франция) это делают более чем энергично, и даже впадая в полуистерику – тут уж не до слёз и не до шуток. Хочется защитить хоть какие-то остатки святого на этой земле. Вообще, хорошо девушка Аличе начинает: мир – это огромная свалка, а церковь – средоточие лицемеров, карьеристов и формалистов (касательно отношения к своим обязанностям и вере). Бог не в церкви, а в тринадцатилетних подростках, которые всё пропускают через свои обострённые чувства; лишь они единственно способны отличить правду от лжи и жизнь от смерти. Ну, и конечно же, в жучках, червячках, рыбках и прочих милых братьях наших меньших. Что ж, и здесь в решении жюри дать приз за лучшую режиссуру сработал «итальянский синдром»: помог Феллини с его «Ночами Кабирии», «Сладкой жизнью» и «Римом». Именно там Феллини позволил себе щелкнуть по носу католическую церковь, а все, кто на это смотрел, получили своеобразное эстетическое удовольствие. Наверно, кто-то получит его, смотря и чёрную комедию «Балканский базар» (режиссер Эдмонд Будина, Албания/Италия), где по ходу действия выясняется, что священник греческой православной церкви занимается незаконными перезахоронениями албанцев-мусульман. Не забудем упомянуть и эстетский cловенско-немецкий детектив Игоря Штерка «9:06», рассказывающий о следователе,  проникшемся судьбой психологического «двойника» (тот покончил с собой от непреодолимого одиночества) и решившем повторить трагический финал уже с участием самого себя. Европейские зрители вздыхают, вспоминая о качественном артхаусе, а вот о том, что самоубийство – тяжкий грех, в этот момент не задумаются. Очень уж эстетично уход Великого Одиночки обставлен.

В дни фестиваля много говорили о толерантности. Но толерантность строится на позитивных началах – не отрицания, а утверждения. Реальный гуманизм не может строиться на презрении к своей или чужой стране, богоборчестве или эстетизации греха. К сожалению, программа  четвертого «Востока – Запада» доказывала, скорее, обратное. Толерантность выглядела не как свободное волеизъявление, а как декларация в рамках идеологии, слишком конкретно и навязчиво спускаемой с сияющих политических высей.