Алла Гербер: «Обязательно надо действовать»

Я стала не столько политиком, сколько правозащитником. А началось это, когда во время перестройки было создано независимое писательское движение «Апрель». Однажды на наше заседание в Дом литераторов пришли неонацисты – это была их первая публичная вылазка, и я положила много сил на то, чтобы состоялся судебный процесс, и их главарь был осужден.

Потом я была депутатом Госдумы, членом партии Егора Гайдара «Демократический выбор России». А дальше судьба привела меня в фонд «Холокост».

Сейчас пишу меньше и главным образом использую, если можно так выразиться, устный жанр. Вот совсем недавно, например, организовала акцию в защиту фильма Павла Бардина «Россия 88». Искусство для меня всегда было поводом что-то сказать о жизни.

В нашем кинематографической жизни резко изменилась ситуация, и я очень переживаю по этому поводу, потому что люблю кино. Это моя страсть, это то, без чего я не могу жить, поэтому верна ему, стараюсь не пропускать российские фестивали – тот же «Кинотавр». И была рада, когда меня в прошлом году пригласили председателем жюри документальной программы на очень интересный фестиваль, состоявшийся в Чебоксарах, тема которого – межэтнические отношения.

В Общественной палате вы входите в две комиссии – по межнациональным отношениям и свободе совести и по культуре. О работе какой из комиссий вы бы хотели рассказать в первую очередь?

О работе комиссии по межнациональным отношениям и свободе слова. Мы очень много сделали за прошлый год. Прежде всего занимались мигрантами – провели специальный форум, посвященный этой проблеме, которая сейчас в стране является одной из серьезнейших. У нас был также форум, посвященный неонацизму, экстремизму во всех его проявлениях – сегодня это тоже одна из самых больных тем.

Мы подготовили специальную программу по толерантности, в которой попытались найти пути для того, чтобы люди как-то научились вместе жить. То есть по национальным проблемам, – а это, можно сказать, кровоточащие раны. Было много поездок, и встреч связанных с проблемами соотечественников в бывших советских республиках, в частности, в Латвии.

Как вы думаете, применимо ли к нашей стране такое понятие, как гражданское общество?

Я считаю, что к любой стране оно применимо, если власть и общество осознают его необходимость, понимают, что без этого страна или превратится в тоталитарную державу или, наоборот, – просто задохнется.

Это две крайности, которые представляют реальную угрозу, если в стране нет гражданского общества. Потому что энергия страны, ее напряжение, ее ответственность за настоящее и будущее – это и есть живая кровь, текущая в жилах нации. И мы, правозащитники, стараемся делать все для того, чтобы общество не дремало. Оно гражданское только тогда, когда не спит.

Как вы думаете, почему сейчас в нашей стране нет людей уровня Сахарова, Лихачева, Солженицына, которых когда-то современники называли властителями дум?

Сейчас вообще личностный дефицит. Наверное, это нормальный процесс для общества, на долю которого выпали очень серьезные испытания. После всех исторических катаклизмов, после всех каждодневных спазмов, инсультов и инфарктов наступил период ремиссии, когда все как бы успокоилось, утряслось. Как-то живем, вроде даже ничего: можно в Турцию поехать или в Египет, можно в магазине любые продукты купить. Хотя и тяжело, и трудно, но не страшно…

Вы знаете, в России, чтобы жить, надо умереть. Когда не стало Егора Гайдара, то многие наконец поняли, кого потеряли. В страшный мороз на окраину Москвы на похороны Егора Тимуровича приехало не меньше десяти тысяч человек. А если бы его гроб поставили в каком-нибудь зале, расположенном в центре столице, я уверена, было бы и двадцать, сорок тысяч человек. А ведь эта личность была рядом с нами. Он писал книги, давал консультации, делал очень многое для того, чтобы как-то откорректировать экономическую политику.

Мы живем в период безвременья, когда личности, как правило, находятся, я бы сказала, в эмбриональном состоянии. Но они обязательно появятся, потому что в России не может быть иначе. Они уже есть, просто мы их пока не знаем. Они о себе еще не заявили.

Как правозащитнику, вам приходилось обращаться к представителям высшей власти?

Конечно. Взять хотя бы историю со Светланой Бахминой из «ЮКОСа». Я написала письмо от имени Общественной палаты, под которым подписалось шесть человек – это очень серьезно. Как и все, что связано с фондом «Холокост», которым я занимаюсь, стараясь довести до сознания властей всю серьезность этого дела. Естественно, в связи с делом Михаила Ходорковским я тоже не молчу...

И что, власть отзывается, помогает?

Ну, Бахмину же отпустили. К сожалению, Ходорковского – нет. Пока – нет.

В случае с Бахминой их удалось убедить?

Я считаю, что да. Не пойти нам навстречу - было бы шагом против общества. Вот, кстати сказать, случай, когда гражданское общество действительно проявило себя. Очень много подписей было не только от членов Общественной палаты, но вообще от людей. Подписи собирали в интернете, что тоже было очень важно.

Вообще, вы знаете, всегда надо что-то делать, необходимо действовать. А если сидеть сложа руки, то никогда ничего не получится. Единственное, к сожалению, на все не хватает ни времени, ни сил. Но я всегда помню слова Твардовского, которые для меня звучат как завещание. Когда в «Новый мир» не пропускали для публикации какую-то вещь – Владимова, Войновича, Аксенова или Солженицына, он ударял кулаком по столу и говорил: «Надо что-то делать, делать что-то надо». Шел и бился, и – многого добивался.

Ваши усилия по защите фильма «Россия 88» имели, на Ваш взгляд, какой-то ощутимый результат?

Мы думали, что после того, что мы предприняли, дело наконец закроется и фильм будет жить, выйдет в прокат. Но нет, ничего подобного не случилось. Сейчас за него взялась Генеральная прокуратура, которая проводит новую экспертизу на предмет наличия в фильме экстремизма.

То есть фильм все время находится под опекой каких-то проверяющих. Да пустите его на экраны – это же художественное произведение! И пусть народ сам решает, нравится оно ему или не нравится. Вот это, кстати, как раз тот случай, когда с фильмом надо работать, грамотно его подать. То есть умело и умно рассказать о нем в теле- и радиопрограммах, чтобы люди поняли, в чем опасность такого явления как неонацизм, чтобы донести до них ту мысль, на которой настаивает режиссер.

В этом фильме есть один очень серьезный момент, а именно: в нем действует действительно харизматичный герой – лидер, возглавляющий банду скинхедов. Он, конечно, негодяй, чудовище, однако способен привлечь к себе людей, в том числе и своими человеческими качествами. Они-то и определяют трагический и очистительный финал.

Можете рассказать о работе комиссии по культуре в 2009 году?

Честно говоря, я что-то не припомню, чтобы там было сделано что-то существенное, поднимались какие-то серьезные вопросы. Но в этом году очень надеюсь, что комиссия по культуре, будет более активно участвовать в проблемах кинопроцесса, особенно проката наших фильмов – это самое главное.

У нас есть достойное кино, но с ним надо работать, его надо прокатывать. Может быть, стоит восстановить Бюро пропаганды киноискусства – это была замечательная организация, много полезного сделавшая и для самого советского кинематографа, и для зрителя, занимаясь его просвещением. В свое время я много ездила по всему Советскому Союзу с фильмами, которые надо было перевозить еще в коробках, и знаю, что такое приобщить зрителя к хорошей картине. А это были фильмы Отара Иоселиани, Киры Муратовой, Динары Асановой…

Многие фильмы простые зрители не понимали, потому что никогда не сталкивались с авторским кино. То же самое, боюсь, происходит и сейчас. А это значит, что уходит культура восприятия кино как искусства.

А как вы оцениваете сегодняшний кинопроцесс?

«Бубен, барабан» Алексея Мизгирева – совершенно замечательное, достойное кино, и на «Кинотавре» я вообще была за то, чтобы этой картине дали первую премию…

Безусловно, сейчас очень много интересных картин. В основном кино снимают молодые или среднего возраста режиссеры, среди которых нередко попадаются нестоличные ребята, хорошо знающие жизнь, происходящую за Садовым кольцом, ее проблемы.

В этом есть и плюсы, и минусы. С одной стороны, и Мизгирев, и Сигарев с фильмом «Волчок» очень хорошо владеют материалом, в которым живут, остро его чувствуют. Но с другой – в этом есть и определенная ограниченность.

Буквально всем фильмам этого, нового, направления не хватает масштабности поставленных проблем. Ведь мы живем не только в городе Шепетовка, но – и в мире. И даже если это фильмы о повседневной жизни России, ее граждан, проблемы не должны упираться только в забор одного микрорайона. Часто этим фильмам не хватает высокой культуры, философского мышления, они слишком зажаты в локальной теме.

Какие темы, на ваш взгляд, вообще не попадают в поле зрения современного кинематографа?

У нас настолько сложная страна, что говорить об этом можно бесконечно. Не хватает темы, которую можно обозначить, как «XXI век», а это время, в котором мы живем уже сейчас. Вокруг нас существуют тяжелейшие человеческие драмы, сложнейшие общественные проблемы – той же власти, той же личности и ее реализации в сегодняшнем обществе, отношений нашей страны с внешним миром и нашего места в этом мире. Но что чаще всего мы видим, особенно на экранах телевизора?

На самом деле жизнь страны находятся в вулканическом состоянии, хотя внешне, кажется, все спокойно. И вот этого кипения и бурления на экране совершенно нет. Есть маленькие истории, очень человечные, правдивые, хорошо сделанные – и не более того.

Это не значит, что должны сниматься прежде всего политические картины, хотя и они тоже не помешали бы. Но сегодня человек затерялся в большом мире, жизнь преподносит немало сюжетов, связанных хотя бы с той же коррупцией, взяточничеством, невозможностью человека реализовать себя без каких-то связей, наконец, с кризисом, который сейчас переживает весь мир. А это кризис не только экономический, но духовный, кризис добра, кризис человеческий.

Значит, вы не можете назвать ни одной картины, выходящей за пределы «одного микрорайона»?

Безусловно, масштабная картина – «Царь» Павла Лунгина. Она – не о современности, но при этом – современная. Я считаю, что это мощный фильм с замечательными актерскими работами – Олега Янковского, в первую очередь, и Петра Мамонова.

«Царь» о том, что есть Россия. Фильм заставляет очень серьезно задуматься о том, как и почему происходило много трагического в отечественной истории. И что это за народ, которого царь обрел, а потом потерял: «Где мой народ?» – вопрошает он в конце. Это единственная картина такого рода. Американских картин, где было бы вот такое осмысление собственной истории, пожалуй, больше.

А почему, на Ваш взгляд, режиссерам не хватает того масштаба, о котором вы говорите?

Потому что они – не «тяжеловесы» в культуре. Тут можно вспомнить, как мучительно размышлял в своих фильмах Андрей Тарковский, сколько он страдал, находился в конфликте с самим собой. Это же глубокий духовный процесс, и никогда в этом художнике не было никакого благополучия – ни внутреннего, ни внешнего. Во всех его картинах чувствуется постоянная боль, тревога, стремление сказать, что есть мы, что такое Россия. Ничего этого в современном кинематографе, к сожалению, нет.

Мне очень понравился фильм Квентина Тарантино «Бесславные ублюдки». Блистательное кино! Картина трагическая, но это трагический фарс, где есть и юмор, и ужас. И потрясающий коктейль жанров, и великолепные актерские работы. Вот это то, чего не хватает нашим картинам. Они все-таки в большинстве своем комнатные, в них нет ни размаха, ни развития.

Хотелось бы узнать ваше мнение о новой системе распределения государственной финансовой поддержки кинематографа – что вы думаете по этому поводу?

У меня к этому довольно неоднозначное отношение, потому что я до сих пор не понимаю, в чьих руках будут деньги, по какому принципу они будут распределяться, кто именно за это будет отвечать, кому их в итоге будут давать.

Я ужасно боюсь, что появятся, мягко говоря, разные пути получения этих денег, боюсь госзаказов на громко-патриотические темы вроде «Тараса Бульбы» – на мой взгляд, откровенно националистической картины, в которой просто изуродовали Гоголя, или маслоисторичного гламурного «Адмирала».

Если деньги будут идти на такое кино, что останется настоящему киноискусству? Вот, кстати, серьезная проблема, которую можно вынести на обсуждение комиссии по культуре Общественной палаты.

Вы считаете, что государство не имеет права на свой заказ художнику?