Александр Гордон: «Я назвал фильм «Дядя Саша», потому что так меня называет Никита Ефремов»

С 2 по 10 июня в Сочи пройдет XXIX Открытый российский кинофестиваль «Кинотавр». Главный телевизионный критик современного российского кино Александр Гордон представит на киносмотре свой новый фильм «Дядя Саша». В интервью для интернет-портала «ПрофиСинема», информационного партнера фестиваля, он рассказал о том, почему не считает себя профессиональным режиссером, о сходстве со своим персонажем и о деспотизме.

Дарья Осташева:
Как родилась идея сценария «Дяди Саши»?

Александр Гордон:
Понятия не имею. У меня была давняя мечта, которая родилась, когда я еще учился в театральном училище – экранизация этого злополучного рассказа Фолкнера «Писатель у себя дома». Но тогда это казалось невозможным. А потом я подумал: что, если представить, что я – профессиональный режиссер, и мне кровь из носу надо снимать каждый день. И написал сценарий. 

Дарья Осташева:
Вы не считаете себя профессионалом?

Александр Гордон:
Я дилетант, любитель. Снимаю кино только тогда, когда хочу, а не тогда, когда это нужно продюсерам – для семейного бюджета я обхожусь другим. На мой взгляд, это не профессиональное поведение. 

Дарья Осташева:
Обычно любители получают нематериальное вознаграждение за свое творчество. Какое вознаграждение было у вас, когда вы сняли этот фильм?

Александр Гордон:
За жизнь у человека накапливается определенное количество сомнений и вопросов, иногда абсолютно неразрешимых и противоречащих друг другу. Для меня способ вылить их всех – это кино. Поэтому этот фильм – психотерапия для самого себя при помощи кинематографа. 

Дарья Осташева:
Чеховские мотивы из «Дяди Вани» в вашей картине соседствуют с произведением американского классика Уильяма Фолкнера. Почему вы решили соединить их в своем фильме? 

Александр Гордон:
В рассказе Фолкнера есть простая коллизия, которая понятна всем и описана очень лаконично: про старение чувств, использование людей ради своих целей. А пьесу Чехова «Дядя Ваня» я взял, потому что считаю, что мы все до сих пор живем в чеховской действительности. Антон Павлович – гений, очень точно отобразивший национальный русский характер, который заключается в том, что никто никого не слышит. Мне это всегда казалось смешным: вот люди ходят, говорят-говорят, и вроде ничего не происходит, а в результате кто-то стреляет. Я понимаю Чехова, утверждавшего, что его пьесы похожи на комедии. Кроме того, добавилась натура, близкая к месту действия в пьесе Антона Павловича: некое поместье на берегу реки, правда, на самом деле это был дом на берегу водохранилища.

Дарья Осташева:
Но все же произведение Чехова пронизано грустью, длинными и вдумчивыми монологами героев, а «Дядя Саша» - фильм ироничный и легкий.

Александр Гордон:
Если Чехов всегда был очень определен с жанром своих произведений, то здесь жанр назван расплывчато: сцены из деревенской жизни. Причем, сцены в буквальном смысле – ведь там скандал на скандале. Мне кажется, что постановка или экранизация этого произведения должна занимать по хронометражу не два с половиной часа, а полтора, и тогда это будет нескучно, весело и иронично. То есть, убрав лишнюю речь, останется только самое важное. В том числе, будет четче просматриваться темперамент дяди Вани, который дважды стреляет и дважды промахивается. Кроме того, в театральных постановках очень часто неправильно подана чеховская интонация. Например, свой последний знаменитый монолог «... мы увидим небо в алмазах...» Соня произносит мертвому человеку, и для Чехова это смешно, а не грустно.

Дарья Осташева:
В центре сюжета картины – тема творческого кризиса режиссера, которой посвящали свои фильмы многие именитые режиссеры. Вы вдохновлялись какими-то фильмами?

Александр Гордон:
Кто-то меня спросил: это ваши «8 1/2»? Я рассмеялся. Никогда настолько серьезно не относился к режиссуре, чтобы переживать, есть ли мне, что снимать. И вообще не считаю кино искусством. Поэтому что тут скажешь. По сюжету, главный герой картины – режиссер, который не снимает кино три года, потому что вышел в тираж и хорошо себя обеспечил. Неожиданно заместитель председателя Госдумы предлагает ему снять коммерческое кино. Тогда он понимает, что это конец, и решает спеть свою лебединую песню. В связи с этим, мне кажется, что сейчас все решат, будто я обнажаюсь в фильме. Но это не совсем так. Все-таки этот персонаж стоит от меня на определенной дистанции, которую я называю автошаржем.

Дарья Осташева:
Что у вашего героя общего с вами?

Александр Гордон:
Отношение к людям – не только мизантропическое, но и крайне потребительское. Персонаж это потребительское отношение выдает за авторское решение. Одна из героинь его даже спрашивает: «Я все пытаюсь понять, у вас метод такой что ли?». Вот тут мы с ним похожи: я тоже деспотичный. Боюсь, что со мной нынешним на этом все сходства заканчиваются. Но вот десять лет назад схожих черт было куда больше: это и склонность к легкомысленности в отношении с женским полом, и немедленное желание кастрировать любого самца, который попадается тебе на пути, пусть даже это будет виртуальная кастрация, и ярость. Это герой из прошлого, но все же я его помню и понимаю, что он живет где-то внутри меня. 

Дарья Осташева:
Расскажите о главном герое. Почему его жизнь становится заложницей произведения Фолкнера?

Александр Гордон:
Он думал, что повторяя за героем этого рассказа, он повторит и его судьбу. Но до персонажа Фолкнера ему не хватает глубины. Дядя Саша – смешон в своих поступках. Поэтому мой фильм – это комедия и даже фарс. 

Дарья Осташева:
Вы сказали, что относитесь к кино легко. Где проходит граница этой творческой свободы? Могли бы вы снимать фильм на телефон, как делает герой вашей картины?

Александр Гордон:
При всем при том, что я отношусь к кино легкомысленно, у меня все-таки старая школа. В выборе средств я исхожу из материала. Если это уместно, можно снимать и на телефон. Нет ничего страшного в экспериментах и свободе, если материал это позволяет. Когда-то давно у меня была идея, по которой мой папа написал два романа. О первых отношениях на земле, об Адаме и Еве, которые после изгнания из рая прожили там целый год. Я знал, что смогу найти актеров, придумать им язык, заставить их сниматься обнаженными – это не проблема, но вот то, на что я буду их снимать – было под большим вопросом. 35-милиметровая пленка или цифровая камера будут выдавать ряженность. Тогда мы вместе с оператором, который работал и на этой картине, Григорием Яблочниковым, решили использовать камеру-обскура, у которой отсутствует объектив. Потом эту идею пришлось оставить, но все же, отвечая на ваш вопрос, скажу, что я могу относиться к кино легкомысленно, но не пренебрежительно. Любая идея требует адекватных средств выражения.

Дарья Осташева:
Отразилась ли свобода творчества на производственных сроках?

Александр Гордон:
Оттого что я очень ленивый? Все приходилось делать, наоборот, быстро, а не растягивать. Сценарий я написал за два месяца, деньги мы искали полгода, пока не помогло государство, готовились к съемкам месяц, ведь я писал сценарий под конкретных актеров – каждый из них – прототип своего образа, а съемки фильма проходили у меня дома. Снимали тоже ровно месяц. Но зато когда к работе преступил Иван Лебедев, режиссер монтажа, вот тогда я понял, что такое профессионал. Заставить его хоть на секунду поторопиться – невозможно. Пока он все для себя не разложит, пока не увидит одну и другую картинку, пока не выберет, не предложит выбор тебе – не успокоится. Так и звукорежиссер. Они трудились очень долго и качественно. В отличие от меня, которого еще в Америке научили выражению «Good enough», эти ребята – настоящие перфекционисты.

Дарья Осташева:
Вы принимали участие в монтаже картины?

Александр Гордон:
Я был скорее редактором. Иван присылал мне ссылку на сцену, я отсматривал ее и утверждал. Когда бывали разногласия – а они случались только три раза за все время работы – мы встречались. Отчасти, я доверился Ивану еще и потому что помимо того, что я – режиссер, я еще и автор сценария. А сценарий на съемках и монтаже страдает больше всего... Ваня был в этом плане абсолютно безжалостен. И это для меня было важно, поскольку я поставил перед собой задачу снять легкое кино, которое будет идти полтора часа. Я очень устал от длинных и занудных фильмов. В итоге так и получилось – ровно 90 минут без титров.

Дарья Осташева:
Вы сказали? что помимо того, что вы режиссер, вы – и автор сценария. Но на деле, вы еще и продюсер, и исполнитель главной роли. Как вам удавалось сочетать все эти роли?

Александр Гордон:
У меня уже давно выработалась профессиональная шизофрения: я разделяю себя по частям. К этому меня приучила работа на ТВ, где необходимо исполнять сразу несколько функций. Были такие программы, где я выступал руководителем программы, сценаристом, продюсером, ведущим и иногда даже вставал за камеру. Еще одна деталь: поскольку мы снимаем кино в кино, мой герой и по сценарию руководит актерским ансамблем, он – концертмейстер. Но именно работа с актерами и оказалась самым сложным моментам. Когда я предложил артистам исходную бытовую степень органики, несмотря на то, что все исполнители очень опытные, они не могли понять, как из бытового состояния выйти на серьезное драматическое переживание, дойти до темперамента, до нерва. Здесь нам помогли сцены репетиций внутри фильма. И, если обыкновенно, я был очень строг с артистами, то здесь полностью отпустил вожжи и задал импровизацию, которая очень сильно дисциплинировала актеров, ведь для того, чтобы повторить эпизод в следующем дубле, им приходилось запоминать то, что они говорили в первом. Это был такой джем-сэшн, когда каждый играл что-то свое, а в результате получалось нечто общее. 

Дарья Осташева: 
Расскажите о ваших коллегах по съемочной площадке. 

Александр Гордон:
Фильм называется «Дядя Саша», потому что Никита Ефремов так меня называет. И образ героя Никиты написан с него, с некоторыми поправками, конечно. Анну Слю я знаю с ее глубокого детства, она играла в моем фильме «Огни притона». Образ жены, конечно, возник из личного опыта, но все же я добавлял многое к ее героине от нее самой. Для Ольги Михайловны Яковлевой я написал роль специально. Это роль демиурга, бога из машины, единственного, кто может сказать правду. Для меня – огромный успех, что она согласилась. Что касается Сережи Пускепалиса, то как только я понял, что он очень нежный человек, но в пьянстве грозен и туп, то сразу стало понятно, что кроме него, это никто не сможет сыграть. Очень повезло с Изабель Эйдлен – она дебютантка, а это всегда опасно. Но у нее настолько верное ухо, и ее так любит камера, что выглядела очень органично наряду с этими титанами. Еще я искал некоего абстрактного соседа – пьяницу-музыканта, пока меня не познакомили с пианистом Борисом Березовским. Зампреда Петра Толстого писал с Пети Толстого, только тогда он еще не был зампредом Госдумы. Получилось, что я угадал. Агния Кузнецова сыграла второстепенную, но очень важную роль. Я придумал, как сейчас помню эти строки: «Входит Гульнара, кукольная татарка». Почему есть эта героиня? Потому что это персонаж из моего прошлого: моего отца, у которого я был прописан, доставала участковая, очень часто стучась в нашу квартиру и требовала, чтобы я сделал перерегистрацию ружья. А нужна была эта героиня, именно чтобы заявить ружье в картине. Ну, и не бросать же было такую замечательную татарку...

Дарья Осташева:
В фильме актерам приходилось обнажаться. Насколько это было сложно для них?

Александр Гордон:
Не знаю, насколько им было тяжело, но непросто было точно. Если говорить о Никите, то поскольку обстоятельства съемок этой сцены тоже тяжелые – было холодно и Никиту поливали водой из колодца – я думаю, он забыл про свою наготу. Кстати, интересно, что обнаженная женщина в картине дает возрастной рейтинг 16+, а обнаженный мужчина – уже 18+.

Дарья Осташева:
С каким настроением вы едете на «Кинотавр»? Чего ждете от фестиваля?

Александр Гордон:
Я еду на «Кинотавр» с отличным настроением. Самое главное, чего я жду от фестиваля – это реакция зрителя. Больше всего хочется слышать смех в зале, ничего другого мне не нужно. В этом году, как и в истории с моим прошлым фильмом, мы планируем порадовать зрителей еще и подарками.

Подписывайтесь на наш Телеграм-канал