Юсуп Разыков: «Представляя фильм "Турецкое седло", в первый раз ощущаю себя самым зрелым конкурсантом»

С 7 по 14 июня 2017 года в Сочи пройдёт XXVIII Открытый российский кинофестиваль «Кинотавр». Интернет-портал «ПрофиСинема» – информационный партнер фестиваля – представляет интервью с участниками конкурсной программы. Режиссер Юсуп Разыков покажет в Сочи свой фильм «Турецкое седло», который он снял по собственному сценарию. В интервью «ПрофиСинема» кинематографист рассказал о том, почему главным героем картины он сделал человека непопулярной профессии, что такое «синдром пустого турецкого седла», что он думает о современных продюсерах и о многом другом. 

Александра Иванова: 
Программный директор «Кинотавра» Ситора Алиева назвала вас «самым зрелым участником конкурса». Действительно, среди конкурсантов много дебютантов, молодых режиссёров, и вы старше всех нынешних участников. Как вы сами ощущаете себя в этом качестве? Есть какой-то азарт в соревновании с молодыми коллегами? 

Юсуп Разыков: 
Мой азарт не зависит от возраста. Но в качестве самого зрелого конкурсанта, правда, ощущаю себя первый раз. Если моя картина оказалась такой бодрой, что ее можно показать наравне с семью дебютами, то это, наверное, как говорят молодые, прикольно. 
Картину «Турецкое седло» мы сделали без участия государства. Стартовали ровно год назад. Мне помогли мои друзья, я все это организовал, нашел предельно минимальное финансирование. Практически вся команда, включая меня, работала бесплатно. Мы платили только ассистентам, массовке, актерам. Естественно, выкупали права на классические музыкальные произведения. Фильм сняли за одиннадцать дней. Все пришлось делать с листа, и мы входили в проект, имея только героя, какой-то вектор истории и эстетику, которая нам была понятна. Просто в какой-то момент сошлись все пазлы, и нужно было включать «мотор». 

Александра Иванова: 
Как возник замысел сценария «Турецкого седла», есть ли реальная основа у этой истории? 

Юсуп Разыков: 
Все началось с очарования артистом Валерием Масловым. Он снимался у меня в эпизодической роли в фильме «Федоров». Поэт Арсений Тарковский говорил, что в художественном произведении непременно должна присутствовать некая «поэтическая масса». И актер Маслов поразил тем, что обладает, на мой взгляд, «кинематографической массой». Он был воплощением некоего сгустка, концентрированного образа, который мне предстояло в полной мере осознать, и не расплескав, а обогатив, предельно точно донести до зрителя. Такие образы не могут не нести в себя метафизической информации, необходимой каждому заинтересованному человеку, особенно молодому. В Маслове я увидел воплощённую историческую память, эмоциональную, визуализированную, как зримый облик, образ. Трагический, угрожающий, и одновременно жаждущий сострадания, понимания… 
«Осознание» продолжалось около пяти лет. Так что, сначала появился актер, и затем уже всю историю я делал под него. А история с оперой родилась из эпизода в моей жизни. У меня была премьера в Лондоне, и я жил там, в клубе «Челси Арт Клаб». И вот как-то утром за стеной своего номера услышал оперное пение. Ну, очень необычное пробуждение! Как будто кто-то полоскает горло. Я представил себе певичку, приехавшую в Лондон, ищущую места в каком-нибудь театрике. Но когда мы с друзьями вечером вернулись с премьеры, то в холле клуба увидели завораживающую картину – прекрасная оперная дива поёт голосом небесной красоты. Это была известная швейцарская прима, она выступала в небольшом старинном зале, где сидели лорды, сэры, истинные ценители оперного искусства. Я тогда проникся иронией этого момента… И когда начал делать историю Ильича, мне показалось, что этот самообман, его вера в искусство также должны быть донесены зрителю через иронию! Но в результате привести к драме….
Долго искал ему профессию, перебрал множество вариантов. Кем он только у меня ни был – и статистиком в отделе реестров, и мастером боевых искусств. Но однажды я отчётливо увидел, как он сидит на проходной, что он вахтер и мимо него каждый день течёт людская река. Между Ильичём и этим потоком потребовалось какое-то биение, взаимосвязь. Я понял, что мой герой должен быть активным наблюдателем. Для завершения полной картины драмы нужно было дать ему прошлое. Таким образом, он стал бывшим «топтуном». Потом я узнал о существовании болезни - «синдром пустого турецкого седла». Странное заболевание, которое не лечат. Оно характеризуется абстиненцией, спутанностью сознания, ослаблением памяти. И это, как мне кажется, вызывает обострение каких-то очень устойчивых привычек, психика так защищается. Так у нашего героя начинает превалировать привычка следить за людьми.
Я очень не хотел, чтобы моя картина выглядела этаким социальным продуктом, отражением каких-то насущных проблем. Мне кажется, это не дело искусства, кино. От одной из сюжетных линий по этой причине мы даже избавились. Хотелось сделать фильм предельно интимным, близким к природе кинематографа. А на это способно только кино – такого уровня подлинности не может дать ни литература, ни живопись, ни музыка. Меня уже спрашивали, не рискую ли я навлечь на себя обвинения в симпатии службе ФСБ, которой, как правило, интеллигенция противостоит. Мне же неважно, кем он работал. Интересен человек. Глубоко убежден, что гуманизм не может быть избирательным. Пока мы будем делить на наших и ваших, у нас исчезнет сострадание. И мы так перестанем понимать, прощать, раскаиваться, жалеть. А, значит, в мире будет господствовать зло. 
Наша картина понравилась французскому прокатчику. Валерия Маслова он сравнил с Жаном Габеном, но честно сказал, что не продаст этот фильм в Европе и Америке. Объяснил это тем, что зрители не привыкли к такому кгбэшнику – им понятен совершенно иной представитель спецслужб, например, Джеймс Бонд. Меня просто удручает это положение. 
Один мой хороший товарищ, западный профессор-киновед посмотрел фильм два раза. Сказал, что настолько уже привык к пошлости в культуре, что с первого раза даже не схватил суть картины – она показалась ему надменной, не учитывающей интересы зрителя, замкнутой на аскетичной эстетике. После второго раза он стал считывать коды, был обрадован, но и расстроен. Признался, что разучился смотреть кино.

Александра Иванова: 
С этой точкой зрения, думаю, солидарны и зрители, о чем говорит неуспех многих наших фильмов в прокате… 

Юсуп Разыков: 
Да. Почему проваливаются наши блокбастеры? На мой взгляд, их создатели стоят перед зрителями на коленях, пытаются убаюкать, развлечь, а не увлечь. Когда продюсер говорит о том, что главное в кино – продюсер, я понимаю, что дело дрянь. Я знаю лишь одного-двух мудрых продюсеров, с которыми можно творчески сосуществовать. Остальные занимаются чем-то другим. Причём оперируют зрительским интересом! И ладно бы их стратегия приводила к успеху, так ведь нет! Есть блестящая история с американским телесериалом «Настоящий детектив». Когда провалился второй сезон, продюсеры собрали пресс-конференцию и сказали, что это их вина. На волне успеха первого сезона они стали «гнать волну», заставили авторов писать быстрей, и в итоге получилось плохо. У нас подобное покаяние со стороны продюсеров представить невозможно. 

Александра Иванова: 
Вы, можно сказать, ветеран «Кинотавра», бывали там неоднократно. Как относитесь к фестивалю, с какими чувствами едете сейчас? 

Юсуп Разыков: 
Ситора Алиева и Александр Роднянский – большие молодцы. Своим упертым интересом к независимому кино они создают индустрию, которая противостоит продюсерскому кино. На «Кинотавре» я был много раз, и в жюри, и в конкурсе. Это, конечно, фестиваль номер один, я ему очень благодарен, чувствую себя там в своей «тарелке». Но хотелось бы, чтобы пресс-конференции там стали более профессиональными, с участием серьезных критиков, а не только репортерскими праздниками. Чтобы был серьёзный разговор. Фильмам он очень нужен. 

Александра Иванова: 
Есть уже какие-то идеи по стратегии продвижения картины в прокат? 

Юсуп Разыков: 
Давайте сначала покажем ее на «Кинотавре», посмотрим, как к ней отнесутся специалисты. Компания «Тритона», с которой я сотрудничаю, имеет определённый опыт дистрибьюции, у нас уже есть какие-то наработки.