Александр Сокуров: Одинокий голос режиссера

1 июня 2014 года на церемонии открытия 25 Открытого российского кинофестиваля «Кинотавр» почетный приз «За художественный язык, оказавший влияние на мировой кинематограф, и бескомпромиссную гражданскую позицию» получил Александр Сокуров. На следующий день режиссер дал мастер-класс для гостей и участников смотра. Предлагаем вашему вниманию интервью с Александром Сокуровым, в котором он рассказывает о разнице в степени востребованности своих лент в России и за рубежом, о различии кино и литературы, общественной деятельности и многом другом.

Корреспондент:

Что значит для вас, режиссера со множеством международных наград, приз на «Кинотавре»?

Александр Сокуров:

Для меня это, прежде всего, очень приятная неожиданность. Ведь это значит, что какое-то количество моих коллег, профессионалов, приняли такое решение, затратили труд понимания, посмотрели какие-то мои фильмы. Я привык, что у себя на Родине я нахожусь в изоляции, моих фильмов не показывают, меня в России как будто вовсе нет. Поэтому я с огромной благодарностью отношусь к этому призу.

Корреспондент:

Кажется, все ваши последние игровые фильмы выходили в кино и показывались на ТВ…

Александр Сокуров:

По телевизору показывали только «Молох» и «Телец», и то лишь в связи со специальными обстоятельствами, остальные — нет. «Фауст» ни разу не показали. В кино фильмы шли очень мало. Некоторые мои картины никогда не показывали в России: японский цикл, пятичасовая «Повинность», «Ленинградская ретроспектива», «Мать и сын». На DVD фильмы здесь не издают. Мне не нужно, чтобы лишний раз обо мне говорили в СМИ. Я бы предпочел, чтобы картины, которые делает наша съемочная группа, лишний раз показали по телевизору.

Корреспондент:

Как идут ваши фильмы за рубежом?

Александр Сокуров:

В основном их зритель — Европа и Латинская Америка. США тоже, но там фильмы, скорее, показывают в университетской среде. В Европе же и Латинской Америке были в прокате все мои картины, включая японские. Итальянское телевидение дважды показывало полную ретроспективу моих лент, даже те, что делались до ВГИКа. Об этом можно только мечтать. Я не преувеличиваю значение этих показов. Конечно, такие фильмы смотрят те люди, которым интересно, что думает и чувствует другой человек. Таких людей в Европе не очень много, поэтому мои картины идут в небольших кинотеатрах, но регулярно.

Корреспондент:

С чем, по-вашему, связано то, что в стране, где со школы читают Достоевского и Толстого, не показывают качественное кино?

Александр Сокуров:

Тех качеств, которые есть у литературы, у кино нет и, надеюсь, никогда не будет. Я бы хотел, чтобы любой молодой человек, выбирая между книгой и фильмом, предпочитал всегда книгу. Кино было, остается и еще долго будет оставаться даже не явлением искусства, а окружающей культурой. Для большинства современных людей кино является исключительно визуальным товаром. Появление в этом пространстве произведения, которое оказывается чем-то большим, вызывает удивление и оторопь. Это можно было бы изменить, если бы в нашей стране появилась общественная или государственная киносеть, о необходимости создания которой постоянно говорю не только я. Мы писали об этом даже президенту. На последнем совещании Совета по культуре и искусству я говорил, что можно давать нам больше денег, но показывать наши фильмы все равно негде. Кинотеатры в России объединены в сети, занятые американской индустрией. В их плотный почасовой график российскому фильму попасть очень трудно. Если мы не создадим сеть гуманитарного кино, производить фильмы на русском языке бессмысленно. Я уже не снимаю на русском, потому что в России мои фильмы негде показывать. Нужно бороться, чтобы у нас появилась своя система кинопоказа. Не закрывают же драматические и музыкальные театры, так почему же закрыли национальную киносеть? Попробуйте найти кинотеатр в городе с населением 30 тысяч… Их нет даже в городах, где живет больше 200 тысяч человек! А если есть, то там идут только американские блокбастеры.

Корреспондент:

Вы постоянно выступаете с заявлениями, предложениями, даже требованиями относительно культурных явлений. Есть ли в этом смысл?

Александр Сокуров:

Многие мои коллеги живут очень тихо. Сидят, как прилежные отличники у себя за партой, а потом иногда выныривают на фестивалях. У меня другой возраст, мне всегда было трудно и в профессии, и в жизни. Очень часто мои проблемы были связаны с взаимоотношениями гражданина и государства. Я испытывал огромное давление режима, законов и других устоявшихся отношений. Конечно, не надо режиссеру участвовать в этом. Не нужно заниматься градостроительными делами, как я, сумасшедший, это делаю. Не надо отстаивать телестанции, журналистов. Это бессмысленное, пустое дело, отнимающее много сил. А результат — ничтожный. Участвуя в общественных делах, надо знать свое место. Я на какое-то время потерял это представление и теперь понимаю, что совершил много ошибок. В общественных формах жизни нужно участвовать только тогда, когда есть потребность общества в том, чтобы именно ты возвысил свой голос, а не кто-то иной. У российского общества нет потребности в моем голосе. Ни на одну мою акцию, ни на одно мое письмо, которые я писал по разным общественным ситуациям, я не получил реакции ни от государства, ни от своих коллег... У меня нет вопросов ни к стране, ни к правительству, ни к президенту, ни к соотечественникам. Я все понимаю. Ничто в нашей жизни за последние годы меня не удивило. Поэтому мое слишком активное поведение в общественном пространстве вызывает у меня самого большое разочарование и несогласие с самим собой.

Корреспондент:

Как минимум, оно дало нам череду очень интересных фильмов-бесед.

Александр Сокуров:

Сейчас я признаю, что это было моей ошибкой. Они ведь снимались не для того, чтобы мы с вами их посмотрели, а чтобы их увидел еще кто-то, хотя бы мои молодые коллеги. Но фильмы не разрешены для показа на ТВ или выхода на DVD.

Корреспондент:

Сегодня таких фигур, с которыми вам было бы интересно снять такой фильм, больше нет?

Александр Сокуров:

Такие люди есть, но зачем делать ленты, которые не интересны другим? Я могу найти и другие способы удовлетворить свое любопытство. Такие фильмы-беседы должны снимать только те, на кого есть широкий общественный спрос.

Корреспондент:

Тяжело ли вам жить в современном Санкт-Петербурге?

Александр Сокуров:

Тяжелейший город, пребывающий долгое-долгое время, как мне кажется, в глубоком кризисе. Я остаюсь жить в Петербурге только потому, что здесь есть Эрмитаж. Это опорная точка моей жизни, моей души, моя Родина. Мне тяжело жить в Петербурге по многим обстоятельствам. Это вообще трудный для жизни город. Кто пережил здесь хотя бы две осени или зимы, поймет, о чем я говорю. Город, кроме того, испытывает сильное давление страшного прошлого: миллионы людей здесь мучились и гибли. Такой цены за жизнь человеческую, как в Ленинграде (ведь нет никакого Петербурга — это Ленинград, без сомнения), нет больше нигде. Непокаянный город… Но так сложилась моя судьба: я вынужден заниматься режиссурой, кинематографом и живу в большом городе, потому что в малом не получилось бы жить в своей профессии.

Корреспондент:

Вы не раз говорили о вторичности кино перед литературой, о том, что документальное кино вовсе нельзя считать искусством. Почему все выразительные средства кино не заставляют вас отнестись к нему с большим уважением?

Александр Сокуров:

Нужно трезво относиться к самому кинематографу и к его жизни в обществе, где он растворен. Масштаб гуманитарного вреда, который наносит кино, гораздо больше пользы от искусства, которое в кинематограф иногда прорывается. Мне это видно изнутри. Я понимаю опасность этого киноинструмента, хорошо мне знакомого. Этим инструментом в преступных целях пользуются 98 % моих коллег. Они не понимают, что раны, наносимые ими, не заживают; эти раны часто незаметны, но они приводят к полному разрушению всей гуманитарной сферы человека. Их невозможно сшить — настолько они тонкие и глубокие. Видеопослание коварно. Просмотр кино — это пассивное существование, и кино навязывает зрителю все, что захочет. Это тоталитарный вид культуры. Когда вы читаете литературное произведение, степень вашей свободы неизмеримо выше. В кино режиссер уже показал, как выглядят герои, как двигаются, во что одеты, где происходит действие. Еще он подложил музыку, расставил паузы и даже подмонтировал раскаты грома туда, где вы должны вздрогнуть и заплакать. Полное бесправие зрителя.

Корреспондент:

Зато режиссер, в отличие от писателя, не показывает, что происходит внутри персонажей.

Александр Сокуров:

Дело не в этом. Ни один писатель никогда не договорит все до конца. Настоящий писатель всегда знает, где остановиться, потому что иначе все начинает работать против него.

Корреспондент:

Вы останавливаетесь, устанавливая рамку кадра, монтируя его с другим.

Александр Сокуров:

Это правда. Но рамки, устанавливаемые писателем, вам не видны. Рамки моего кадра очевидны. Режиссер загнал вас в свой лепрозорий, а вы еще благодарите его. Ах, спасибо за прекрасную картину, за композицию, за музыку! Он вас водил, как раба, пощипать травку, а вам понравилось. Как бы стилистически не определял свои рамки писатель, вы все равно их до конца никогда не ощутите. Пока кино не станет самостоятельным видом искусства, не поборет свою манипулятивность, оно так и останется в своем неприглядном статусе.

Корреспондент:

Работаете ли вы с молодыми режиссерами, приглашаете ли их к себе на практику?

Александр Сокуров:

Не приглашаю, потому что не уверен, что я им нужен. Ко мне никогда на практику не просились русские молодые люди. Всегда приезжали только иностранцы, и часто. Несколько лет тому назад, когда мне нужен был оператор для фильма, я обратился к Вадиму Ивановичу Юсову с просьбой порекомендовать кого-то из ВГИКа. Он через неделю позвонил мне и сказал: «Сашенька, они не знают, кто такой Сокуров. И им вообще уже давно ничего не интересно». Это было огорчительным, но реальным фактом. Сейчас я являюсь мастером режиссерского курса в Нальчике, там в большом великолепном университете впервые за всю историю Северного Кавказа набран режиссерский курс. Кстати, в конкурсе «Кинотавра» в этот раз будут две короткометражки, сделанные моими студентами. Летаю в Нальчик регулярно, для меня это очень тяжело; думаю, больше я такую мастерскую набирать не буду. Своим студентам не показываю свои фильмы, им они и не интересны. Я просто делюсь своим опытом. Кроме того, в прошлом году мы открыли в Петербурге фонд «Пример интонации», и при его поддержке сделано уже три игровых короткометражных фильма.

Неоценимую помощь в работе фонда оказывает правительство Петербурга, коллектив нашего великолепного журнала «Сеанс», Федор Бондарчук, производственная поддержка со стороны «Ленфильма».

Сейчас фонд пытается получить от Минкульта помощь на создание полнометражного фильма по мотивам повести Фазиля Искандера. Занимаюсь активно проблемами фонда, но не уверен, что поступаю правильно. Времени и сил это требует очень много, временами чувствую себя морально и физически очень тяжело. Наверное, все было бы проще, если бы «Ленфильм» стал всероссийской студией дебюта для молодых, как я предлагал когда-то. Но этого не произошло.

Корреспондент:

О чем будете говорить на мастер-классе на «Кинотавре»?

Александр Сокуров:

Пока я не очень понимаю. У меня смутное представление о том, как выглядит современный российский кинофестиваль такого уровня. Я не представляю, кто может прийти на мой мастер-класс, и нужен ли какой-то Сокуров тем, кто приехал на «Кинотавр». Зачем им мастер-класс? Они уже занимаются кино и сами знают, что им делать. У них есть свои мастера, преподаватели. Мне важнее поддержать на «Кинотавре» моих студентов с их фильмами. Когда я приезжаю с мастер-классом в Европу, мне четко задают тему, и я тоже понимаю, что говорить нужно о работе с актерами или о создании конкретного фильма. Поэтому нужно оказаться на мастер-классе в Сочи, чтобы понять, о чем можно побеседовать.

Корреспондент:

Леонид Мозговой однажды сказал, что вы единственный в его жизни режиссер, который ни разу не повысил голос на съемочной площадке. Как вам это удается?

Александр Сокуров:

На площадке «Фауста» я один раз повысил голос. Вообще это просто характер такой. Когда на площадках возникают разные унизительные скандальные истории, я считаю это подлостью по отношению к профессии и к группе. Я видел известных режиссеров, которые кричали, матерились, унижали людей в течение многих лет. Человеку кажется, что если он режиссер, то ему все можно. У меня внутри очень много ограничений, и я не считаю такое поведение возможным. Характер такой.

Корреспондент:

Нужно ли закрывать торренты?

Александр Сокуров:

У меня всегда было чувство благодарности к людям, которые скачивают и смотрят фильмы, сделанные нашей группой. Прекрасно понимаю, чем мы занимаемся, и работаю только с теми продюсерами, у которых есть реальное представление о нашей жизни и о категориях культуры. Никогда никто из моих продюсеров не поднимал конфликтных вопросов в связи с торрентами, насколько я знаю. Я не считаю, что в художественном пространстве должны быть какие-то ограничения. Аудитория сегодня очень бедна. Билет стоит непозволительно дорого, например, для студентов. Я не только не возражаю против торрентов, но даже продолжил бы практику выкладывания того, что я делаю. Хотелось бы только, чтобы это выкладывалось в хорошем качестве. Может, когда-нибудь наступит время, и люди смогут платить разумные деньги за просмотр. Плата за просмотры должна быть, но я защищаю интересы моей публики — не детей олигархов, а малообеспеченных людей. Именно они мои зрители, мои судьи, мои наставники.

Корреспондент:

Что должен делать режиссер для продвижения фильмов?

Александр Сокуров:

Я всегда готов помогать жизни своих картин всеми доступными средствами. Никогда не хотел я ездить на большие фестивали, вот в Канн вынужден был ездить пять раз. Шестой, с «Александрой», не поехал, потому что уже просто сил не было. Фестивали класса «А» проводятся для продюсеров, телевидения, светских типажей, а не для режиссеров. Но все же да, — ездил, чтобы помочь продюсерам в продвижении фильма. Все, конечно, надо делать профессионально. Если я режиссер, оператор и автор сценария, то это не означает, что я могу правильно определить прокатную политику. С «Фаустом» случай особый. Создание картины по мотивам произведения такого масштаба имеет, кроме узко-художественной задачи завершения тетралогии, попытку приблизить людей к великой поэме Гете. Поэтому я был готов делать все для того, чтобы люди посмотрели фильм и потом взяли в руки книгу. Вообще люблю, когда фильм проверен опытом литературы, и мне еще никогда не приходилось в этом разочаровываться.