Рамиль Салахутдинов: «Когда я делаю кино, то ничем другим параллельно заниматься не могу»

С 1 по 8 июня 2014 года в Сочи пройдет юбилейный 25-й Открытый российский кинофестиваль «Кинотавр». В этом году в основном конкурсе фестиваля участвует новая картина «Белая белая ночь» режиссера Рамиля Салахутдинова, автора картин «Кружение в пределах кольцевой» и «Которого не было». О том, почему режиссер всегда рассказывает о рефлексирующих героях, каким видит отличия Санкт-Петербурга и Москвы, и на какого зрителя ориентируется в своих работах, Рамиль Салахутдинов рассказал корреспонденту портала «ПрофиСинема» - многолетнего информационного партнера фестиваля «Кинотавр».

Корреспондент:
Рамиль, главный герой ваших картин, на мой взгляд, всегда находится в состоянии какой-то перманентной депрессии. И только под влиянием внешних – чаще всего загадочных – обстоятельств начинает как-то разбираться в своих психологических проблемах. Почему?

Рамиль Салахутдинов:
Я бы все-таки сформулировал состояние своих героев не как депрессию, а как рефлексию, которая является, по-моему, вполне нормальным состоянием для любого человека. А кино, как и любое другое художественное произведение, – это сублимация действительности. Человек же существо мыслящее, чувствующее, переживающее и он всегда пытается сначала принять, осознать и почувствовать то, что происходит в нем самом и вокруг него, а уже потом отреагировать. И для того, чтобы эта реакция была более глубокой и осознанной, нужно внять всю полноту рефлексии.

Корреспондент:
Но почему вы берете в качестве такого движка для человека именно события несколько загадочного характера?

Рамиль Салахутдинов:
В кино же нужна замануха. Как ни крути, кино – это все-таки вид искусства зрительский и надо, чтобы зритель за чем-то следил, была какая-то интрига. Поэтому во всех моих фильмах все эти детективы, фантастики, мистики – это некая формальная вещь. Но для меня все-таки главным в кино является человек с его рефлексиями.

Корреспондент:
То есть вы тот режиссер, который думает о зрителе?

Рамиль Салахутдинов:
Я, честно говоря, не ориентируюсь на зрителей или на фестивали и позволяю себе роскошь думать только о том, что я хочу и переживаю. Для меня зритель – это не вообще какая-то абстрактная масса, какое-то статистическое количество. И если я ориентируюсь на зрителя, то на одного отдельно взятого в зале, к нему лично апеллирую.

Корреспондент:
У этого зрителя есть какие-то характеристики?

Рамиль Салахутдинов:
Есть, наверное, эти характеристики, но они у меня где-то в подсознании сидят, и мне сейчас сложно сформулировать, какой он этот зритель. Но в любом кино я пытаюсь обращаться именно к одному человеку, который, конечно, должен мыслить, переживать, чувствовать. С этой точки зрения, я ориентируюсь на зрителя. Как Иоселиани говорил, для чего кино снимается: для того, чтобы один какой-нибудь человек в условном Саратове, сидя дома, глянул кино и понял, что он не совсем один в этом мире, и ему секунд на 15 стало легче жить. Но обольщаться не надо – только секунд на 15. Тем не менее, для этого кино и снимается.

Корреспондент:
Ваша предыдущая картина вышла в 2010 году, до этого – в 2006. Почему вы так редко снимаете кино?

Рамиль Салахутдинов:
Редко я снимаю не потому, что хочу так снимать, а потому что так получается. Я стараюсь снимать то кино, которое мне интересно. А это процесс непростой: пока напишешь сценарий, пока найдешь деньги.

Корреспондент:
Ну это больше связано с разработкой идеи, написанием сценария или именно с поиском бюджета?

Рамиль Салахутдинов:
Все вместе. Я когда делаю кино, то ничем другим параллельно заниматься не могу. Для меня странно делать один фильм, а параллельно снимать или писать сценарий другого. Если я чем-то занимаюсь, то полностью погружен в это дело, так как для меня кино – это моя форма познания мира. При помощи него я что-то формулирую для себя, что-то осознаю. Кино – это моя форма существования. Пока напишешь сценарий, пока снимаешь, потом еще долго отходишь от этого состояния, пытаешься выкинуть готовый фильм из головы. И только потом, когда, вроде, очистишься, начинаешь писать другой сценарий.

Корреспондент:
Как давно появилась идея картины «Белая белая ночь»? Может быть, был какой-то реальный персонаж, ситуация, история, которые вас вдохновили на этот фильм?

Рамиль Салахутдинов:
Когда я пытаюсь задумывать что-то новое, я начинаю нащупывать у себя внутри какой-то сгусток, который хотел бы поизучать. А когда начинаю его ощущать, то выплывают какие-то другие штуки, которые давно во мне существуют. И касаемо картины «Белая белая ночь» я понял, что давно хотел снять Питер – это же такой визуальный образ и грех его не снять. Конечно, потом во время работы уже в плане сюжета подтянулась необходимая его часть, но сама идея картины родилась, скорее, из этого сгустка города, ощущения его тягучести. Я пытался его не с формальной точки зрения снять, а изнутри. Во мне это давно сидело, и я думал, как этот абсолютно киношный образ воплотить в жизнь. Конечно, бывает, что раз – все зацепилось и пошло поехало. Но сказать, что это кино родилось неожиданно, нельзя. В том-то и есть путешествие фильма. Самое ужасное то, что каждый раз ты все делаешь по-новому и ничего в этом процессе предсказать не можешь.

Корреспондент:
А для вас Питер – это какой город?

Рамиль Салахутдинов:
Я же не о стенах снимаю кино, не о городе, кирпичах или асфальте, а о сути человеческой, человеческой природе и ощущениях. Сказать, что я режиссер-урбанист, описывающий города с географической точки зрения, нельзя. Для меня каким бы город ни был, важнее все-таки человек.

Корреспондент:
Хорошо, а люди в Москве и в Питере разные? И если да, то чем они отличаются?

Рамиль Салахутдинов:
Конечно, разные… Хорошо, я вам скажу, в чем, на мой взгляд, принципиальное отличие Питера от Москвы. С Москвой ты можешь договориться, выработать консенсус. То есть когда она тебя очень сильно достанет, ты скажешь: все, не могу больше, давай мы с тобой договоримся – ты меня не трогаешь и я тебя не трогаю. И она тебе скажет: хорошо. Москва очень жесткий город, но если ты по чесноку ей все вываливаешь, она тебе говорит «хорошо». С Питером этот номер не проходит. Питер, когда ты начинаешь ставить вопросы ребром, тебе ничего не говорит, молчит. В отличие от Москвы, ты с ним всегда должен быть в отношениях, он другого себе не позволяет. Ставь вопросы – не ставь, он все это мимо ушей пропускает. Он требует от тебя постоянных отношений. И эти отношения, как любые другие, подразумевают разные стадии – хорошие, плохие, напряженные, скандальные, очень большой любви и очень большой нелюбви. Но, как и все отношения, это вещь сложная, многогранная, требующая от тебя больших затрат. Вот, на мой взгляд, Питер принципиально этим отличается от Москвы, и, следовательно, и люди в силу этого здесь разные.

Корреспондент:
Почему ваша картина называется «Белая белая ночь» - без знаков препинания?

Рамиль Салахутдинов:
Не знаю, это опять же связано с ощущением города. Вот какая картинка возникает, если абстрагироваться от романтического выражения «белые ночи»? Какой-то полумглы, в которой есть и легкость, и тяжесть, и просвет, и зыбкость. Я всегда долго выбираю название. Вернее, я его даже не выбираю, а начинаю делать фильм без названия, а потом оно постепенно приходит. И, конечно, формально оно цепляется за Питер и белые ночи, но создает совсем другое ощущение, по-моему.

Корреспондент:
Как вы можете охарактеризовать жанр вашей картины? Журналистам она была презентована как «питерский артхаус». Согласны ли вы с этим?

Рамиль Салахутдинов:
Я не знаю. Будем надеяться, что это все-таки авторское кино, а в жанр его всегда тяжело впихнуть. Формально это драма, наверное, детектив отчасти, психологическим триллером можно назвать, но я не оперирую такими понятиями, как жанр.

Корреспондент:
Но сочетание «питерский артхаус» вам нравится?

Рамиль Салахутдинов:
Из Москвы кажется, что да, - это питерский артхаус. А когда живешь в Санкт-Петербурге, знаешь многих режиссеров, что они там снимают, то понимаешь, что все они разные. Хотя, наверное, есть и что-то общее – это более рефлексирующая, интровертная кинематография, но этому же и город способствует.

Корреспондент:
Вы посвятили эту картину памяти Алексея Юрьевича Германа – вашего учителя. Как он на вас повлиял?

Рамиль Салахутдинов:
Он повлиял очень сильно, конечно. Для меня он был больше, чем мастер. Благодаря ему, я в свое время чуть-чуть начал догадываться, зачем вообще этой профессией заниматься. Только благодаря ему я что-то понял. И поэтому сейчас, когда его не стало, я не мог не посвятить ему свою картину.

Корреспондент:
Почему на главную роль вы позвали Артема Цыпина, который больше известен как сериальный актер? Сразу ли вы представляли его в качестве главного героя?

Рамиль Салахутдинов:
Главное, когда выбираешь актера, - понимать суть того, что ты от него хочешь - энергетического сгустка. И если ты это понимаешь, то абстрагируешься от каких-то формальных признаков и ищешь необходимого тебе актера. У меня был подготовительный период 4 месяца. Я лично переворотил всю картотеку, и постепенно круг, понятно, сужался, потом начинались пробы, еще отсеивались люди по тем или иным причинам. Постепенно так я вышел на Артема. Изначально я его не знал, не представлял, где он снимался, да и сейчас тоже не знаю. Я вообще на это не ориентируюсь при выборе актеров. Просто постепенно пробовал, и он вырисовался.

Корреспондент:
А молодых актеров легко нашли?

Рамиль Салахутдинов:
Самый большой объем работы на фильме был как раз найти актеров на молодые роли. Взрослые актеры все-таки уже в картотеках, их круг более-менее понятен, а этих же еще и нет толком ни в каких базах, и мы особо о них ничего не знаем. С молодыми очень большая проблема! Вроде, их и много, но постоянно что-то не то. Пробуешь их, и что-то не подходит. У меня в фильме много ролей для молодых актеров, и я просто намучился: перемолотил все учебные заведения. Посылал ассистентку, которая прочесала все театральные вузы и сделала фотопробы студентов всех курсов, которые подходили по возрасту. И мы нашли все-таки актеров – студентов и выпускников театральных вузов.

Корреспондент:
Что вы ждете от «Кинотавра», на какую реакцию рассчитываете и будет ли какая-то судьба у картины после фестиваля – рассматриваете ли вы с продюсером вариант хотя бы ограниченного проката?

Рамиль Салахутдинов:
Конечно, меня волнует, какая будет реакция. Но главное волнение было, когда я снимал кино. И по сравнению с тем ужасом, который я испытывал, это и волнением-то не назовешь. А насчет проката пусть думает продюсер. Моя головная боль – это снять кино, а все остальное – это уже к нему. Я хочу сейчас выбросить этот фильм из головы и начать заниматься новым.

Корреспондент:
Вы его еще не выбросили из головы?

Рамиль Салахутдинов:
Ну это долгий процесс. Кино еще сопротивляется, держится: ты его выталкиваешь, но оно все равно цепляется.